– И ты хочешь сказать, что в нашем социалистическом городе, городе светлой мечты, могла завестись подобная нечисть?

– Как мне кажется, могла! – разозлился Севастьянов. – Чем Соцгород хуже Москвы или Ленинграда?

– Это точно, ничем! Он лучше. Много лучше!

– Так вот, я и хочу узнать, были ли здесь… – Севастьянов замешкался, не зная, как сформулировать вопрос, чтобы он был понятен.

– Ну, ну? – поторопил Тимофей Иванович.

– Колдуны! – напрямую брякнул Севастьянов.

– Колдуны? – переспросил Кобылин. В голосе его послышалось разочарование. – А я думал, ты про масонов спросишь.

– Колдунов здесь было много, – вступила в разговор доселе молчавшая Роза Яковлевна. – Вернее, колдуний. Ведьм, одним словом. Старушек этих востроглазых… Да и по сей день они еще встречаются. В поселках разных. Привороты снимают, гадают, наложением рук лечат. Но я думаю, они сами эту порчу и напускают.

– Молчи, старая! – воскликнул Кобылин. – Не о том ты толкуешь.

– Почему не о том?

– Его совсем другое интересует. Он же с чего начал? С кладбища!

– И чего?

– О том, кого по ночам закапывали энкавэдэшники.

– Ну?!

– А коли их энкавэдэшники закапывали, значит, они их и стреляли!

– И чего?

– Заладила: и чего, и чего?.. И того! Значит, не бабки это твои дохлые там были!

– А кто?

– Вот уж не знаю! Ты, Серёнька, толком все расскажи.

«Быстро соображает, – подумал Севастьянов. – Открыть ему все, что ли?»

– Может, вы слышали о недавнем случае на улице Красных Галстуков? – осторожно спросил он.

– Это когда мебель двигалась? – тут же продемонстрировал Кобылин свою осведомленность.

«Все знает!» – мысленно изумился Севастьянов.

– Именно, – подтвердил он. – Я стал наводить справки. И вот что выяснилось. Девочка, которая там присутствовала, внучка хозяйки квартиры, сообщила, что нашла на кладбище некую монету…

– Нашла… И что?

– Я предположил, что монета эта… – Тут Севастьянов сделал паузу, снова не зная, как определить свойства монеты.

– Чего ты все запинаешься?! – разъярился Кобылин. – Пирог, что ли, до сих пор никак не можешь прожевать?!

– Что она волшебная! Монета то есть! – Вымолвив запретное слово, Севастьянов стал излагать последовательность событий гораздо спокойнее.

– Про закопанных ночью тебе, случайно, не Волчок рассказал? – спросил Кобылин.

– Он.

– Вот махновская зараза! – перебил Севастьянова хозяин. – Живой! Ничего его не берет!

– Почему махновская?

– Потому как в Гражданскую он у Махно воевал. И сюда был позже сослан как враг трудового народа. Давай, трепись дальше.

Севастьянов передал слова солдата о колдунах, пересказанные ему Волчком.

– А потом? – спросил Кобылин.

– Потом все. Вот я и пришел к вам узнать: слышали ли вы что-нибудь о чем-либо подобном?

– Говоришь, среди убитых были мужчины, женщины… и дети?

– Вот ироды! – воскликнула Роза Яковлевна.

– Да, и дети, – подтвердил Севастьянов.

– Ты знаешь, ни о чем подобном я не слышал. Даже странно. Конечно, в те времена расстреливали, не отрицаю. Закапывали по ночам, не ставя в известность родственников, и это правда. Но чтобы детей казнили, такого не упомню. Я, по чести, даже сомневаюсь, что подобное вообще имело место. В россказни Волчка я плохо верю. Тот соврет – недорого возьмет.

– Но он утверждает!

– Мало ли… Но, допустим, все так и было, как он говорит. Что это за колдуны такие? Сектанты? Почему так и не сказать? Сектанты здесь водились, это точно. Но их никто не расстреливал. Тем более в глубокой тайне. Для чего? Может, масоны? И такие, наверное, имелись. Хотя про них я тоже ничего не знаю. Но и их зачем расстреливать? Потом дети… А этих-то за что?! Если подобное имело место, значит, они представляли некую реальную угрозу. Знаешь, как во время эпидемии… Там тоже не считаются с жертвами. Но колдуны?.. Не понимаю! Послушай, Серёнька, у меня есть определенные связи, определенные знакомства… Меня и самого заинтересовала эта история. Весьма! Короче, я постараюсь навести справки, а потом тебе сообщу. Устраивает?

Когда гражданин, представившийся профессором Севастьяновым, покинул общежитие, Скок снова улегся на кровать и задумался.

Монету ему подавай! А кто он такой на самом деле? Мент! В этом нет никакого сомнения. Иначе с какой бы стати он приперся сюда. Ведь знает и про Дохлого, и про то, что в его квартире произошло. Профессор! Видали мы таких профессоров! Какую для него ценность представляет эта монета? Да никакой! Дырявая… Пусть даже серебряная. И что из того? Ничего. Объяснить визит этого типа очень просто. Ментовка ищет крайнего. Кто такой этот Баня? Да никто. Шестерка. А им нужен в качестве «паровоза» кто-нибудь посолиднее. Баня замочил блатного. Почему? Как такое может быть? Добычу не смогли поделить? Туфта! За преступлением стоял кто-то еще. И этот третий?.. Ну конечно же, он – Скок! По команде Скока Баня и замочил этого блатного. Зачем? Возможно, меж ними имелись какие-то разборки в лагере или на пересылке. А может, залетный захотел центровать в Соцгороде, а он, Скок, за неимением других сам претендует на эту роль? Словом, найти причины несложно. Но у ментов нет никаких доказательств, за исключением пропавшей монеты.

Однако это всего лишь домыслы. Зачем ментам столь хитрый подход? Может, этот мужик – действительно профессор и никакого отношения к ментуре не имеет? И монета интересует его как таковая. Но что в ней такого уж интересного?

Скок достал ключи и потряс ими в воздухе.

Ну серебряная… Ну старая… Ну с непонятными надписями… Может, в них и дело? Хорошо бы узнать, что на ней такого написано? А действительно, если попробовать? Библиотека рядом. Сегодня он «с ночи». Завтра – выходной. Делать все равно нечего. Правда, поздновато. Уже шесть часов. Но библиотека, кажется, работает до восьми.

Скок поднялся с кровати, обулся, закрыл дверь и пошел в библиотеку. Она, кстати, находилась напротив того места, на котором погиб Фофан.

Он подошел к высоким фигурным дверям с массивными ручками и потянул за одну из них. Дверь медленно растворилась, и Скок, преодолев несколько лесенок, попал в просторный вестибюль, в котором имелись три двери: направо, налево и прямо. Дверь направо была стеклянной, и сквозь нее были видны столы, на которых стояли массивные настольные лампы под стеклянными зелеными абажурами. За некоторыми столами сидели склонившиеся над книгами граждане. Пахло старой бумагой, мастикой для натирания полов и пылью.

Скок отродясь не бывал в библиотеках. Однако безо всякой робости он толкнул правую дверь, очутился в зале со столами и огляделся. Обстановка соответствовала его представлению о подобных заведениях. Вдоль стен стояли книжные шкафы темного дерева, в которых высились ряды солидных томов с корешками благородных оттенков. Шкафы венчали мраморные, как показалось Скоку, бюсты каких-то не то философов, не то ученых, рожи которых были ему абсолютно незнакомы. Кроме читающих граждан, не обративших на него ни малейшего внимания, в зале больше никого не было видно.