— Конечно. Правда, Кэссиди давно к нам не обращалась…

— Приятно слышать. Но меня интересует, сколько лет вы храните медкарты учащихся?

— Они компьютеризированы, так что бесконечно. По крайней мере теоретически.

Бесконечно.

— Если вы хотите посмотреть медкарту Кэссиди, то вам нужно заполнить форму родительского или опекунского запроса.

— На самом деле меня не интересует история болезней Кэссиди, — добродушно произнесла Энди, надеясь успокоить девушку, которой, очевидно, приходилось иметь дело с чрезмерно заботливыми родителями. — Мне хочется выяснить, не могу ли я посмотреть мою собственную медкарту.

— Вашу?

— Я тоже училась здесь, — пояснила Энди, переходя к оправданиям. — В старшем классе у меня начались желудочные недомогания, и мой врач полагает, что если мы отследим их начало, то он сможет лучше разобраться в моих нынешних проблемах.

— Ясненько, — с явным облегчением произнесла медсестра, осознав, что в последние рабочие часы перед началом празднования Дня благодарения ей не придется ввязываться в затруднительный спор между не в меру любопытной мамашей и ее скрытной дочерью. — Но в компьютере хранятся данные только за последние десять лет.

— А храните ли вы более ранние документы?

— Не уверена. Думаю, это знает миссис Франти из архива.

* * *

— Чем могу помочь вам, дорогая? — спросила миссис Франти, бесцветная, как моль, особа, с которой Энди никогда не сталкивалась, хотя она могла работать в Гленлейке не меньше, чем миссис Ходжес — в школьной регистратуре.

— Мне сказали, что именно с вами нужно поговорить об архивных документах, — сообщила Энди как можно небрежнее.

— Да, похоже на правду.

— Меня интересует, сохранилась ли у вас медкарта со времени моей учебы.

Миссис Франти глянула на нее как на сумасшедшую.

— Мне пытаются диагностировать пищеварительную болезнь. Она беспокоит меня с детства, и я надеялась, что эти записи могут дать моему врачу более основательное представление… — Во второй раз эта ложь во спасение слетела с языка гораздо легче. — Скоро ведь День благодарения, мне удалось приехать сюда за дочерью немного раньше, и я подумала, что смогу зайти и прояснить этот вопрос…

— Вы закончили школу до или после начала века?

— До, — Энди не решилась сразу назвать интересующий ее год.

— Мы начали компьютеризацию документов после неразберихи двухтысячного года. Поэтому в компьютерных архивах нет ничего более раннего.

— Может, сохранились бумажные документы? — спросила Энди, надеясь этим вопросом замаскировать любое внешнее проявление облегчения.

— Мы всегда храним записи сотрудников, но все имевшиеся до двухтысячного года и написанные от руки медкарты были уничтожены.

— Понимаю, — Энди притворилась разочарованной.

— К сожалению, ничем больше не смогу вам помочь, — заключила миссис Франти.

— Что ж, по крайней мере до праздника на одну заботу меньше.

— Точно, я уже считаю часы. С тех пор как из озера вытащили автомобиль, у меня тут началось настоящее столпотворение.

— О чем вы говорите?

— Достаточно, уж казалось, того, что я вожусь без конца, выкапывая списки классов, членство в клубах и списки сотрудников для семинаристов этого курса журналистики. Так нет же, только я сделала копии всех документов и убрала их, как пришлось собирать эти же файлы — и еще кучу других по новой — для детективов из нашей окружной полиции…

После такого сообщения чувство облегчения мгновенно испарилось, сменившись небывалой до сих пор жуткой тревогой.

* * *

Дождавшись окончания перерыва, Энди вошла в корпус Коупленд-холла и начала подниматься по лестнице. Прежде чем направиться к слишком знакомому для нее кабинету, она помедлила на лестничной площадке третьего этажа и глубоко вздохнула, пытаясь избавиться от вдруг нахлынувшего на нее чувства того самого страха, что она испытывала в начале своего выпускного года, впервые входя в этот самый кабинет.

Как сложилась бы жизнь, если б только она послушалась своей интуиции и вообще не пошла тогда на поэтический факультатив?

Усилием воли Энди заставила себя свернуть с лестничной площадки в коридор и тут же заметила объявление, написанное большими черными буквами и приклеенное к закрытой двери кабинета:

Батареи не работают. Занятие отменяется.

Приятного праздничного отдыха!

Потрясающее чувство дежавю ослабили приглушенные, доносящиеся из класса голоса.

Смех.

Энди подошла ближе и заглянула внутрь через волнистое стекло двери. Комната казалась пустой, но, склонив голову к левому плечу, она разглядела за стеклом затылок головы Уэйна Келли.

Припав ухом к двери, Энди услышала противный визг маркера, словно кто-то писал им на пластиковой доске, скрытой от ее глаз.

— Молодчина, девочка! — воскликнул Келли, подходя ближе к ученице и добавив что-то к тому, что она уже написала.

Теперь они оба скрылись из вида.

— Мне нравится ход ваших мыслей, — оценил преподаватель.

Ответ прозвучал до боли знакомо:

— И мне ваш тоже.

Услышав последовавший затем знакомый смех, Энди почувствовала, как ее окатила холодная волна адреналина. Не сознавая, что делает, она резко открыла дверь.

— Мама? — удивленно воскликнула Кэссиди.

У Энди сложилось впечатление, что Уэйн Келли подозрительно быстро отскочил от студентки. Потом прошел по кабинету, чтобы приветствовать ее.

— Полагаю, миссис Коупленд?

— Зовите меня Энди, — предложила она, протянув руку и посмотрев ему прямо в глаза. — Я случайно приехала раньше, чем собиралась, поэтому подумала заскочить сюда и послушать ваш урок.

— Увы, сегодня занятие впервые пришлось отменить.

В классе было холодно, о чем свидетельствовали свитер и шарф на Кэссиди и теплый твидовый пиджак ее преподавателя.

— Жаль, что я не знал о ваших планах.

«Держу пари, вам жаль, что я вообще нарушила ваше уединение», — невольно подумала Энди.

Она бегло посмотрела на доску с множеством заметок и деталей расследования, собранных в кривоватые столбцы, соединенные стрелками с пояснительными надписями, и написанных специальными, легко стираемыми разноцветными маркерами.