Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Как дела в школе? — спросила Лорейн, натянув кухонные рукавицы, чтобы достать из духовки приготовленную индейку.
— Хорошо, — ответила я, вытаскивая булочки из пакета, укладывая их в корзинку и надеясь, что однозначные ответы удержат ее от более детальных вопросов.
Хотя в любом случае Лорейн предпочитала не углубляться в детали.
— Все еще отдыхаешь от Йена?
— Угу.
— Неужели у тебя появился кто-то поинтереснее? — продолжала пытать она, наверняка по просьбе Саймона.
Мой пульс слегка участился. Он не мог знать… или мог?
— Сейчас мне хватает проблем с учебой, — небрежно ответила я.
30 ноября 1996 года, суббота
Я планировала убить двух зайцев одним выстрелом (типичное клише, но ведь это мой дневник), следующие два дня работая и в перерывах загорая у бассейна.
Достав захваченные из школы темы дополнительных сочинений, я разложила их на столе в столовой. Во внутренний дворик, где стоял холодильник, полный прохладительных напитков, вынесла полотенце и солнцезащитный крем. И направилась к бассейну, чтобы первые полчаса провести, пропитываясь витамином D, и заодно обдумать, как я буду отвечать на вопрос: «Расскажите нам о человеке, оказавшем на вас значительное влияние», — когда вдруг зазвонил телефон.
— Уже подошла! — завопила я, прежде чем Саймон или Лорейн успели взять параллельную трубку.
Поздоровавшись, я услышала знакомый и долгожданный голос:
— Поздравляем, вы выиграли издательскую лотерею.
— Я так и знала, — улыбаясь, ответила я.
— Приз вам вручат завтра вечером.
— Что?
— Я возвращаюсь.
— В Гленлейк?
— В Чикаго, — ответил Даллас, — буду там завтра. Возвращайся пораньше, тогда сможем встретиться.
Саймон, конечно, не обрадовался, но разве мог он не дать мне возможность вернуться на день раньше для встречи с консультантом колледжа?
Сожалея о своем вранье, я оправдывалась, мысленно говоря себе, что в некотором смысле Далласа можно назвать консультантом. Сказала, что остановлюсь у хороших знакомых, что тоже было отчасти правдой.
Саймон расспрашивал меня всю дорогу до аэропорта.
— К чему такая спешка? Неужели консультанты действительно встречаются с учениками во время осенних каникул? Разве они не смогут устроить тебе консультацию, если ты вернешься на день позже, как мы и планировали?
Я продолжала напропалую врать, зная, что всего через несколько часов увижу Далласа.
Когда я наконец приземлилась, меня ждали у выхода, но встреча прошла без поцелуев.
— С благополучным возвращением, — произнес он тоном, уместным больше для моего учителя, чем для возлюбленного.
Огорчившись, я все-таки поняла, что поцелуи в общественном месте могли быть не лучшей идеей.
Поцеловались мы в итоге, только забравшись в его машину и дважды проверив, что нас никто не видит.
Само собой, это воссоединение стоило всех предосторожностей.
За ним последовал знаменательный вечер, хотя он и состоялся в простенькой гостинице рядом с аэропортом.
Я не собираюсь опошлять это событие, пытаясь описать его. Восхитительное? Изменившее жизнь? Полное страсти?
Понятно, невозможно придумать такое описание, чтобы оно не напоминало строки из низкопробного любовного романа, потому что столь ошеломляющие ощущения нереально запечатлеть на бумаге. Страсть занятий любовью с мужчиной, в отличие от мальчика, захватывает, даже если немного пугает. Если уж быть до конца честной, я вспоминала Йена. В основном потому, что он всегда обнимал меня после этого, вне зависимости от того, сколько раз мы делали это.
Даллас вел себя совсем по-другому.
Не сомневаюсь, что отчасти такое расслабленное ощущение полнейшей уверенности приходит с возрастом.
Дом принадлежал Кэссиди, но она знала, что это ненадолго. Затишье перед дерьмовой бурей Дня благодарения со всеми его гостями.
Мама вместе с двойняшками отправились закупать продукты для праздничного ужина, а папа поехал в один из своих магазинов за ящиком вина. Она же ускользнула от хозяйственных поручений, сославшись на то, что прошлую ночь почти не спала, работая над заявлениями в колледж.
Когда мама зашла на кухню, Расти принялся тут же сопеть и крутиться вокруг ее ног, надеясь, что в его миску со стуком посыплются шарики сухого корма. Кэссиди почувствовала, как у нее появилось так называемое предчувствие ностальгии: она будет скучать по этому дому — ведь до того, как она покинет его, осталось совсем чуть-чуть.
Однако Кэссиди осталась одна не для того, чтобы хандрить, хотя все еще немного сердилась на маму из-за той странной проповеди по дороге домой. Возможно, не стоило так саркастически воспринимать еле слышно брошенную мамой фразу: «То, что происходит в Гленлейке, остается в Гленлейке», — но что же за чертовщина там происходила?
С того дня, как Лиз Райт выдала откровение о разрыве родителей в выпускном классе, Кэссиди не могла выбросить его из головы. По словам Джорджины, как доложила Лиз, об этом много говорили в кампусе: «Они пытались расстаться по-тихому, но поскольку их отлично знали как Парочку, то эти новости разве что не попали в заголовки школьной газеты».
Оба они общались с другими, но ни один из них, похоже, не завязал новых серьезных отношений. А потом, через несколько месяцев, вдруг опять сошлись — и вели себя так, будто вовсе не разбегались. И мама по-прежнему делала вид, что в этом расставании не было ничего серьезного.
Все это, очевидно, никак не связано с расследованием смерти Далласа Уокера, но у Кэссиди оставался один важный вопрос: почему ее родители никогда не упоминали о том разрыве? Ведь их отношения стали не просто легендой Гленлейка; они стали и фамильной легендой, разве что только не высеченной золотыми буквами на стенах особняка рода Коупленд.
Мама украсила этот дом, изменив его почти до неузнаваемости: на всех стенах висели ряды не только фотографий семьи из поколения в поколение, но и вставленные в рамки письма, эскизы друзей художников и фрагменты прозы и поэзии, некоторые из них в рукописных вариантах. Подобно традиционным для Гленлейка рамкам с выпускными страницами дневников учащихся, она извлекала ключевые артефакты из окружающей жизни — а гленлейковскому роману тут отводилось особо важное место: все знакомились с хронологией их романтической истории, поднимаясь по лестнице.
Отвязавшись от Расти, который уже хрустел насыпанным в миску кормом, и взяв диетическую содовую, Кэссиди направилась к той самой лестнице. Снимки территории Гленлейка, обложки школьного литературного журнала, где опубликовали несколько маминых рассказов, индивидуальные и групповые фотографии папы с мячом в бесконечном, казалось, ряду спортивных команд размещались вокруг четырех обрамленных страниц маминого дневника, написанных ее невероятно аккуратным, мелким почерком.
