Квартира Габриэль Лавертен в шестнадцатом округе Парижа дышала роскошью и тленом.

Гостиная, в которую их провела приветливая молода; женщина — племянница мадам Лавертен, — оказалась большой затемненной комнатой.

Тяжелые, лилового бархата портьеры на высоких окнах приспущены, хотя на улице пасмурный день и хотелось света.

В интерьере — смесь утонченного французского шика — в основном Людовик XVI: много мышино-серого, кремового, легкой лепнины — с тяжелой роскошью Востока, марокканские бархатные подушки, парчовые скатерти и накидки, резное дерево, зеркала в тяжелых серебряных оправах.

Все ощутимо тронуто временем. Поблекли краски. Осыпалась позолота. Почернело серебро. Слабо пахнет дорогими духами, пылью и… увядшими цветами.

Люси Лавертен около тридцати, она прекрасно образованна, без сомнения — умна и очень любезна.

Но хочет казаться серой мышкой и оттого — совершен но неприметна.

Высокая, она умудряется держаться таким образом, что даже маленькому Стивену Муру кажется, что они одного роста. Это, без сомнения, большое искусство.

Люси делает все, чтобы клиенты и вообще гости те тушки чувствовали себя комфортно.

Она от души пыталась им помочь, но никакой полезной информацией — увы! — не располагала.

Габи отлучалась из Парижа довольно часто.

Старинных ее друзей-клиентов жизнь разбросала по всему миру.

Многие подолгу и с удовольствием принимали мадам Лавертен у себя.

Точный маршрут почти никогда не был известен.

Верная давней традиции, Габриэль виртуозно окутывала жизнь пеленой тайны.

— Но может, звонки, письма из туристических агентств или авиакомпаний? Проспекты, счета?

— Нет, мадам. Ничего такого. Тетя сама заказывает себе билеты. Хотя погодите… Какой-то проспект я вроде бы видела недавно.

Женщина легко поднялась из кресла, бесшумно выскользнула из гостиной. Вернулась очень скоро. На губах — смущенная улыбка.

— Простите, господа, я, кажется, ввела вас в заблуждение. Проспект действительно лежит на ее столе, но к тетушке он явно попал по ошибке. Какое-то издательство, выпускающее книги по кулинарии. Даже смешно! Она терпеть не может готовить…

3 апреля 2002 года

0 часов 30 минут

— Боюсь, что у нас ЧП, сэр!

Сотрудник службы безопасности бесшумно возник на пороге, но заговорил неожиданно громко.

Стивен. Мур резко вскинул голову — легкие очки, чудом висевшие на кончике носа, отлетели далеко в сторону.

— Не знаю, о чем вы, Грэгори, но если мои очки разбились, у нас действительно ЧП.

— Прошу прощения, сэр. Информация важная.

— Излагайте.

Происшествие на самом деле заслуживало внимания.

Незаметные постороннему глазу камеры наблюдения были установлены почти во всех помещениях «Титаника». И не напрасно.

Примечательно, что это выяснилось именно сейчас, за восемь дней до начала круиза.

«Что же начнется после того, как мы выйдем в море? — рассеянно подумал Стив и сам же — не без доли здорового оптимизма — себе ответил: — А может, ничего как раз и не начнется. Все закончится теперь, на предварительном этапе».

В это верилось слабо.

— Камера 41-bis, второго периметра внутреннего наблюдения…

— Бога ради, Грэгори, говорите по-человечески. Где находится эта ваша 41-bis?

— На палубе «D», сэр. С ее помощью мы контролируем подходы к резервному пульту связи.

— Так-так. Значит, кого-то заинтересовал именно он?

— Именно так, сэр. Роберта Эллиота, из «Vanity Fair». В 23.34 — все журналисты были на палубе — лодочка как раз подходила к причалу Саутгемптона. Команда, само собой разумеется, занималась делом. Он неплохо все рассчитал.

— Не тяните, Грэгори! Что он сделал? Попытался открыть дверь? Установить «жучок»? Подложить взрывчатку?

— Нет, сэр. Он сделал слепок. Резервный пульт на то и резервный — в случае разных неожиданностей…

— Честное слово, старина, мне известно предназначение резервного пульта.

— Не сомневаюсь, сэр. Просто хотел напомнить, что в двери резервного — в отличие от основного — установлен не электронный, а механический замок…

— …с которого этот сукин сын сделал слепок.

— Так точно, сэр.

— Надеюсь, вы…

— Разумеется, нет, сэр. Мы аккуратно присматриваем за ним, вот и все.

— Где он сейчас?

— Сейчас — в пути. Сошел на берег вместе с другими. Контактов с посторонними лицами не зафиксировано. Звонков — тоже.

— Только не говорите мне, что вы умудрились зацепить на прослушку его мобильный.

— Нет, сэр, это ведь было бы не слишком законно, правда?

— Я бы сказал, слишком незаконно.

— Я так и думал.

— И? Откуда уверенность относительно звонков?

— Если я скажу, сэр, что мои люди не сводят с него глаз и клянутся, что все это время парень не притрагивался к телефону, вас это устроит, сэр?

— Вполне. Можете еще добавить, что ваши люди обратятся в слух, как только засранец возьмется за телефонную трубку, и убеждены, что сумеют расслышать каждое слово разговора.

— Вы читаете мои мысли, сэр.

— Вы не обидитесь, если я скажу, что предпочел бы мысли мистера Эллиота? Но здесь, Грэгори, даже ваши слухачи не помогут.

— Как знать, сэр.

— Не интригуйте меня, старина… Оставшись один, Стивен Мур взялся за телефон. Пальцы легко пробежались по кнопкам, а когда на корпусе аппарата поочередно замигали красные лампочки — несколько человек в разных кабинетах Downshire House откликнулись на вызов, — полковник Мур сокрушенно покачал головой и тяжело вздохнул:

— Мне очень жаль, ребята, но, похоже, придется поработать.

3 апреля 2002 года

8 часов 10 минут

Ральф Паркер, пятидесятилетний травматолог, профессор, доктор медицины, известный в профессиональных кругах как непревзойденный мастер сложных ортопедических операций, выглядел озабоченным.

Сначала взгляд его был внимательным, потом — наоборот — стал несколько отрешенным, словно, выяснив что-то важное, доктор Паркер задумался над проблемой и она поглотила его целиком.

Так происходило всегда, когда Ральф сталкивался со сложным вопросом, требующим профессионального решения.

Однако сейчас время и место для решения профессиональных вопросов были довольно неподходящими.