– Батя… А если она ждать меня не будет?

– Не будет? – захохотал Филипп. – Ждать не будет? А на кой ляд она тогда тебе нужна, а? Пусть всю жизнь ждет, пока ты не добьешься своего и не придешь к ней!

– Нет… – Митя покачал головой, с ужасом чувствуя, что может расплакаться. Вот этого отец точно не простит. – Сейчас, подожди… – Пряча глаза, он попытался встать.

– Ку-да-а? – Филипп, почувствовав неладное, схватил сына за руку мертвой хваткой. – Ну-ка, повернись ко мне, сына… А-а-а! – вскрикнул он. – Я так и знал. Давно я тебя не бил! Это что такое? А? Кто это нюни распустил? Я тебя столько лет учил терпеть любую боль! Ты у меня был как железный рыцарь, любое терпел, даже маленький, лежал, еле живой, за руку меня хватал, «Батя, люблю тебя», а тут – смотрите-ка на него… Я-то думал, я мужика воспитал, нет! Тряпку! Тряпку половую, об которую любая баба может ноги вытирать!!!

– Батя… – Митя умоляюще поднял глаза. – Я не плачу.

– Вот и не плачь! Не о чем! Вот я помру, тогда заплачешь. А так – не о чем.

– Батя… – Митя судорожно обнял отца. – Нет, нет, не говори так…

– Ладно… – Филипп похлопал большой рукой сына по спине. – Сына, стань звездой, и все к тебе придет – и деньги, и женщины. Только стань. Выберемся из этой убогой квартирки, ты ведь купишь дом и возьмешь нас с матерью, правда?

– Батя! – Митя с любовью смотрел на такое родное лицо отца. – Что ты говоришь! Как это может быть – возьму или не возьму? Мы всегда будем вместе!

– Хорошо… – Филипп удовлетворенно гладил сына по спине, по шее. – Сына мой… Хорошего я сына вырастил… Купишь себе машину – любую, какую захочешь – кабриолет, или этот… большой такой…

– Лендровер!

– Да… Матери тоже купишь машину, пусть ездит, она давно мечтает о машине… Я уж что, пешком похожу, привычный…

– Я тебя возить буду, батя!

– Будешь… Добейся только всего! Утром проснешься, а тут уже тебе звонят, приглашают на концерт… А ты говоришь: «У меня все концерты на пять лет вперед расписаны»…

– На десять! – тихо подсказал Митя.

Как хорошо, как приятно, когда отец заводит эти разговоры. Все встает сразу на место… Жаль, что не получилось пока рассказать Эле о его будущем. Начинал, когда провожал ее домой, но разговор тогда не склеился, слишком его разносило, прыгал-прыгал вокруг нее, а ничего толком и не сказал. Она и не знает ведь, чтό ждет Митю.

– Я слышал, Денис Мацуев по телевизору рассказывал недавно – на десять!

– Да, на десять… И вот ты идешь по своему особняку, тут везде горничные стоят, кланяются, двери открывают, спрашивают: «Что вы хотите на завтрак, Митрофан Филиппович?» А ты говоришь: «Пшенку, вся сила в пшене!» Подходишь к моему портрету, здороваешься…

Митя, зажатый в объятиях отца, скосил глаза на его лицо, чтобы увидеть выражение глаз.

– Бать, почему к портрету?

– Потому что не дождусь я этого, сына, не дождусь. Не так ты идешь, не туда, силы свои тратишь…

– Нет, нет! – Митя уткнулся головой в ладони отца, поцеловал его руки. – Дождешься, батя! Обещаю тебе!

– Клянись.

– Я… – Митя поднял голову, распрямился. – Я обещаю тебе, отец. Я стану звездой, у меня все будет, ты будешь мной гордиться. Только, пожалуйста, больше так не говори, хорошо?

– Ладно! – Филипп усмехнулся.

– А дальше что, батя?

– Дальше… Вот идешь ты по своему дому, разговариваешь по телефону. Тебе говорят – за концерт в Кремле предлагают пятнадцать миллионов рублей. Ты говоришь – мало. А тебе говорят – президент России приедет. Тогда ты говоришь – хорошо, я согласен.

– Два миллиона я отдам на благотворительность, хорошо?

– Отдай, сына, ты у меня добрый мальчик!

– Или три. Чтобы дети в детских домах могли учиться музыке.

– Да, но ты имей в виду, сына, что музыка нужна не всем, а только избранным. Мы с тобой – избранные, понимаешь?

– Понимаю, батя…

– Неуверенно говоришь. А должен понимать – ты не такой, как все. Ты – особый. Ты – гений. Гений!!! А это очень обязывает. Я знаю по себе… – Филипп сдержанно улыбнулся. – Быть гением, сына, очень непросто.

– Я понимаю, батя, – кивнул Митя, волнуясь. Ведь не каждый день такие разговоры происходят. И отец не всегда так откровенен с ним.

– Я иногда проснусь, сына, у меня, знаешь, столько проектов в голове, столько разных идей… Была бы у меня мастерская…

– Будет, батя, будет!!! – воскликнул Митя. – Я куплю тебе мастерскую! Или… нет, пусть в доме будет огромная мастерская – под крышей, пойдет? Светлая, с большим окном во всю стену… И ты там будешь творить… И они все поймут, все, кто столько лет не давали тебе свободы!

– Да… – Филипп откинулся на диване. – Я уж тогда им всем покажу! Будет у нас звездная пара – отец и сын Бубенцовы!

– Да, батя…

– И вот тебе снова звонят, просят – сыграйте, Митрофан Филиппович, на корпоративе…

– На корпоративе? – ужаснулся Митя. – Нет, я не буду играть.

– Ишь ты, какой ты у меня принципиальный! – усмехнулся Филипп. – Не будет он играть… Смотря за какие деньги!

– Деньги – песок, батя…

– Что-о? – Филипп заорал так, что ему ответила соседка сверху:

– Ничего! Ты что, не сдох еще? Я думала – замолчал, два дня тебя не слышно, значит, сдох!

– Несчастная женщина, – вздохнул Филипп. – Продолжай, сынок, расскажи отцу о том, что такое деньги, которых у него нет.

– Нет, батя, батя… – заторопился Митя. – Я не то хотел сказать… Вот просто Эля…

– Кто такая Эля? – сощурился Филипп.

Митя осекся.

– Я хотел сказать… Ладно.

– Нет уж, говори. Учи отца, учи. Ты же там где-то общаешься с людьми успешными, богатыми, успел узнать что-то о жизни, чего отец не знает. Давай-давай, говори, сына.

Митя поднял голову на отца.

– Бать… Ну просто… У Эли родители богатые, денег очень много, но она говорит, деньги – это песок.

– Ха! Ха! – Филипп встал и тяжело прошелся по комнате, разбрасывая большие ноги в стороны. – Маленький ты у меня еще, наивный! Поэтому они так и говорят, она за родителями наверняка повторяет, потому что денег у них куры не клюют! Наворовали, у народа наворовали, у тебя, у меня!

– Они хлеб пекут… – робко вставил Митя. – Я вот принес там булочки… – Митя осекся, видя как у отца стали раздуваться ноздри от гнева.

– Спорь с батей, сынок, спорь! Смело спорь, вот таким я тебя воспитываю. Тебя бьют, а ты – спорь, молодец! Ничего в жизни не бойся! Хлеб пекут и продают его в пятнадцать раз дороже, чем он стоит, ты что, не понимаешь? Почему мы в крохотной хрущобке ютимся, а они в особняках с прислугой жируют, ты же сам рассказывал!