Другими словами, исторический процесс цивилизации не устранил насилие полностью, но отодвинул его на социально-экономическую обочину.

Цивилизационный процесс распространяется не только вниз по социальной лестнице, но и по карте мира от западноевропейского эпицентра. На рис. 3–3 мы видели, что первой утихомирилась Англия, затем Германия, чуть позже Нидерланды. На рис. 3–8 видно, как эта волна распространялась по Европе в конце XIX и начале XXI в.

В конце XVIII в. мирным центром Европы были северные индустриальные страны (Великобритания, Франция, Германия, Дания и Бенилюкс), окруженные несколько более буйными Ирландией, Австро-Венгрией и Финляндией, которые, в свою очередь, граничили с еще более склонными к насилию Испанией, Италией, Грецией и славянскими государствами. Сегодня мирный центр расширился и охватывает всю Западную и Центральную Европу, а вот Восточную Европу и гористые Балканы еще накрывает тень беззакония разной степени плотности.

Насилие внутри стран тоже распределено неравномерно: отдаленные и горные районы еще долго остаются опасными после того, как утихнут города и густозаселенные сельскохозяйственные районы. На Шотландском высокогорье клановые войны велись до XVIII в., а в Сардинии, на Сицилии, в Черногории и других частях Балкан — до XX в.[203] Неслучайно кровавые классические повествования, с которых я начал, — Ветхий Завет и поэмы Гомера — созданы народами, жившими в гористой местности.

А как обстоят дела в остальных регионах мира? В большинстве европейских стран статистика убийств ведется на протяжении сотни и более лет, но о других континентах этого не скажешь. Даже сегодня данные полицейского учета, передаваемые в Интерпол, часто сомнительны, а порой совершенно неправдоподобны. Правительства зачастую считают, что то, насколько успешно они удерживают своих граждан от убийств, никого больше не касается. К тому же полевые командиры развивающегося мира описывают свой бандитизм в терминах освободительных политических движений, что затрудняет попытки отделить жертв гражданской войны от жертв организованной преступности[204].

Не забывая об этих ограничениях, давайте все же присмотримся к распределению насилия на карте мира в наши дни. Самые надежные данные поступают от Всемирной организации здравоохранения. ВОЗ старается оценить причины смертности в максимально возможном количестве стран, опираясь на данные национальных министерств здравоохранения и другие источники[205]. Управление ООН по наркотикам и преступности (УНП ООН) дополняет эти данные своими оценками (максимальной и минимальной) по каждой отдельной стране. На рис. 3–9 на карту мира нанесены данные 2004 г. из последнего на момент написания этой книги отчета УНП[206]. Хорошие новости: средний уровень убийств по всем странам мира в этом наборе данных составляет 6 на 100 000 в год. Общий же уровень убийств по миру в целом, вычисленный без разделения по странам, в 2000 г., по оценке ВОЗ, составил 8,8 на 100 000 в год[207]. Оба показателя выигрывают в сравнении с трехзначными величинами для догосударственных обществ и двузначными — для средневековой Европы.

На карте видно, что Западная и Центральная Европа сегодня являются самыми безопасными регионами Земли. К странам с достоверно низким уровнем убийств относятся и страны Содружества, когда-то входившие в состав Британской империи, — Австралия, Новая Зеландия, Фиджи, Канада, Мальдивы и Бермуды. Однако одна бывшая британская колония не переняла английскую модель цивилизованности, мы присмотримся к этой необычной стране в следующем разделе.

Некоторые из стран Азии тоже могут гордиться низким уровнем убийств, особенно те, что пошли по европейскому пути развития: Япония, Сингапур и Гонконг. Китай тоже сообщает о низком уровне убийств (2,2 на 100 000). Даже если мы примем данные из этой закрытой страны за чистую монету, при отсутствии временны́х рядов данных мы не можем узнать, что стоит за этими значениями — тысяча лет централизованного правления или же авторитарная природа нынешнего режима. Традиционные автократии (в том числе многие исламские государства) пристально следят за гражданами и жестоко и неукоснительно наказывают их, если те преступают черту; вот почему мы называем их «полицейскими государствами». Неудивительно, что обычно там низкий уровень насильственных преступлений. Но я не могу не упомянуть анекдот, из которого ясно, что Китай, подобно Европе, прошел через длительный процесс цивилизации. Элиас заметил, что табу на ножи, сопровождавшее снижение насилия в Европе, в Китае зашло еще дальше. Веками ножи в Поднебесной использовали только повара на кухне, нарезая пищу на мелкие, удобные для еды кусочки. За столом китайцы ножом не пользуются. «Европейцы — варвары, — цитирует китайцев Элиас. — Они едят кинжалами»[208].

А что происходит в других регионах мира? Криминолог Гэри Лафри и социолог Орландо Паттерсон утверждают, что кривая зависимости между преступностью и демократизацией похожа на перевернутую U. Крепкие демократии, как и традиционные автократии, представляют собой сравнительно безопасные места, но развивающиеся демократии и слабые демократии (их называют анократиями) часто страдают от насильственных преступлений и гражданских войн, время от времени перетекающих друг в друга[209]. Сегодня наиболее криминогенными регионами мира являются Россия, Африка к югу от Сахары и некоторые страны Латинской Америки. Во многих из них полиция и суды коррумпированы — они вытягивают взятки и с преступников, и с жертв, обеспечивая протекцию тому, кто больше заплатит. Ямайку (33,7 на 100 000), Мексику (11,1) и Колумбию (52,7) раздирают на части вооруженные формирования, спонсируемые наркомафией и действующие там, где закон не может до них дотянуться. За последние четыре десятилетия, с ростом трафика наркотиков, уровень убийств в этих странах резко возрос. Другие, например Россия (29,7) и Южная Африка (69), возможно, пережили процесс децивилизации в результате коллапса предыдущих форм правления.