Процесс децивилизации охватывает и страны, перешедшие от племенных войн к колониальному управлению, а затем к внезапной независимости, — назовем, к примеру, страны Центральной и Южной Африки и Папуа — Новую Гвинею (15,2). В статье «От копья до М-16» антрополог Полли Висснер описала историческую траекторию насилия у новогвинейской народности энга. Начала она с выдержек из полевого дневника антрополога, работавшего в этом регионе в 1939 г.:

Эти заметки Ролли Висснер сравнивает с записями из своего дневника 2004 г.:

Народ энга никогда нельзя было назвать миролюбивым. Одно из племен, мае энга, представлено на рис. 2–3 линией, показывающей, что они истребляли друг друга, достигая годового уровня в 300 убийств на 100 000 человек — отрицательный рекорд этой главы. Здесь работали обычные гоббсовские механизмы: изнасилования и прелюбодеяния, кража свиней и присвоение участков земли, оскорбления и, разумеется, месть, месть и еще раз месть. Тем не менее энга отдавали себе отчет во вредоносности войн, и некоторые племена предпринимали попытки (порой успешные) их ограничить. Например, они разработали законы против военных преступлений, напоминающие Женевскую конвенцию: запретили уродовать тела и убивать переговорщиков. И хотя порой энга вступали в разрушительные войны с другими деревнями и племенами, внутригрупповое насилие они старались контролировать. Каждое общество сталкивается с конфликтом интересов между молодыми людьми, которые хотят доминировать (прежде всего с целью доступа к женщинам), и старшим поколением, желающим минимизировать ущерб от усобиц в семье и общине. Старейшины энга собирали беспокойную молодежь в сообщества холостяков, поощряя их контролировать злобные побуждения и внушая истины типа: «Кровь человека легко не смоешь» и «Кто убивает свинью — живет долго, а кто убивает человека — нет»[211]. Еще один цивилизующий механизм их культуры — нормы гигиены и пристойного поведения, о которых Висснер рассказала мне в письме:

Но что важнее всего, энга легко приспособились к начавшемуся в конце 1930-х гг. Pax Australiana, Австралийскому миру. В последующие два десятилетия войны утихли, и многие энга с облегчением отказались от насилия, предпочитая разрешать споры в суде, а не на поле битвы.

Однако, когда в 1975 г. Папуа — Новая Гвинея получила независимость, насилие среди энга тут же возобновилось. Правительственные чиновники раздавали земли и привилегии представителям своих кланов, провоцируя недовольство и месть со стороны обделенных. На смену традиционным сообществам холостяков пришли школы, где молодых энга готовили занять несуществующие рабочие места, — в итоге молодежь присоединялась к преступным рэскол-группировкам. Они отвергали контроль старейшин и не подчинялись традиционным племенным нормам. Молодежь банды манили доступностью алкоголя, наркотиков, азартных игр в ночных клубах и огнестрельного оружия (в том числе автоматического — М-16 и АК-47). Страну, почти как во времена средневековых рыцарей, захлестнула стихия насилия, разбоев и поджогов. Государство, то есть необученная и слабо вооруженная полиция и продажные чиновники, были не способны поддерживать порядок. Управленческий вакуум, ставший следствием стремительной деколонизации, повернул цивилизационный процесс вспять, лишив жителей Папуа — Новой Гвинеи как традиционных норм поведения, так и современных институтов правоприменения. Такое падение нравов свойственно и другим бывшим колониям, что создает турбулентность, направленную против глобального тренда на снижение уровня убийств.

Западным наблюдателям часто кажется, что насилие в регионах, где сегодня царит беззаконие, постоянно и непреодолимо. Но в истории немало случаев, когда сообщества оказывались по горло сыты кровопролитием и предпринимали маневр, который криминологи назвали цивилизационным наступлением[212]. Спад насилия в результате укрепления государства и развития торговли происходит сам по себе и является своего рода побочным продуктом, но цивилизационное наступление — это целенаправленные попытки части общества (обычно женщин, старейшин или религиозных деятелей) усмирить местных «рэмбо» и восстановить нормальную жизнь. Висснер описала цивилизационное наступление на территориях энга в 2000-х[213]. Церковь постаралась снизить популярность бандитского образа жизни, привлекая молодежь к себе с помощью спорта, музыки и молитв, заменяя этику мести этикой прощения. В 2007 г. появилась мобильная связь, и старейшины племен оперативно информировали друг друга о разгорающихся конфликтах, а специальные «группы быстрого реагирования» спешили уладить дело, пока ситуация не вышла из-под контроля. Самых безудержных подстрекателей в кланах удалось усмирить, иногда посредством жестоких публичных казней. Старейшины вынудили муниципалитеты запретить азартные игры, алкоголь и проституцию, и молодое поколение откликнулись на принятые меры, осознав, что «жизнь Рэмбо коротка и бессмысленна». Висснер подсчитала: в 2000-х гг. число убийств после нескольких десятилетий роста заметно упало. Как мы увидим, это не единственный пример успешного цивилизационного наступления в истории.

Даже если спикер «Черных пантер» Х. Рэп Браун и перепутал вишневый пирог с яблочным, он верно указал на одну из типичных примет американской действительности. Статистика убийств в США отличается от статистики других западных демократий. В этом рейтинге Соединенные Штаты ближе к задиристому населению Албании и Уругвая, чем к родственным народам Британии, Нидерландов и Германии, демонстрируя значения, сравнимые со средним мировым уровнем. На протяжении XX в. уровень убийств в общем не снизился, что отражено на рис. 3–10 (для диаграмм XX в. я использую не логарифмическую, а линейную шкалу).