Прежде чем в Миттерзилль перебрался отдел Центральной Азии и экспедиций «Наследия предков», замок поменял нескольких владельцев. Еще накануне войны замок, принадлежавший супружеской чете герцогов Виндзорских, был почти полностью уничтожен пожаром, причиной которого стала молния, попавшая в здание. До 1938 года замок был собственностью лихтенштейнского общества «Симаг», центральный офис которого располагался в Вадуце. Усилиями этих коммерсантов здесь был создан спортивный и стрелковый клуб, предназначенный для весьма состоятельных людей. Главным образом это были американцы, чье членство в клубе стоило около 1000 долларов в год. С началом войны замок отошел в ведение Имперского комиссара по управлению вражеским имуществом, который уже не возражал против его использования одним из отделов «Аненэрбе», что было санкционировано летом 1943 года.

В середине 1943 года отдел Центральной Азии и экспедиции перебрался из небольших помещений на мюнхенской Виденмайершрассе в просторный Миттерзилль в Пинцгау. В скором времени там стал размещаться и институт Свена Хедина. Уже в декабре 1943 года, фактически год спустя после официального открытия института, Шефер поставил в известность Рудольфа Менцеля, руководителя управления науки в Имперском министерстве воспитания и одновременно президента Немецкого исследовательского общества, члена Сената Берлинского общества кайзера Вильгельма, и председателя имперской комиссии по науке, что институт Свена Хедина перебирается в замок Миттерзилль (рейхсгау Зальцбург). Шефер и его сотрудник Фелькмар Вареши должны были совмещать свою исследовательскую работу с чтением лекций на естественно-научном факультете университета Мюнхена в учебном 1943/44 году. При этом было сомнительно, мог ли замок вместить в себя всех студентов, если бы чтение курса лекций продолжалось именно там. Сколько студентов в то время слушали лекции Шефера, установить очень сложно. Сотрудник института Свена Хедина Вареши, был, пожалуй, одним из немногих приятелей Шефера, который не дублировал свою исследовательскую работу деятельностью в «Аненэрбе». По этой причине он почти всегда пребывал на Людвигштрассе. После того как во время бомбардировок 13 и 16 июля 1944 года было разрушено здание «георгианума», то в распоряжении Шефера больше не осталось никаких помещений в Мюнхене. Но при этом университетское начальство не планировало сворачивать обучение студентов. Казалось, что институт Шеферу был нужен только для того, чтобы начать университетскую карьеру Он и целый ряд сотрудников «Аненэрбе» не преминули воспользоваться подобной возможностью. В итоге только из состава института Свена Хедина в 1944 году в Мюнхенский университет для прохождения докторантуры было направлено четыре человека. Для самого Шефера это было лишь дополнительным доказательством того, что он был «инструментом науки». Исследования в те дни проходили по очень сложной схеме. Формально почти все сотрудники Шефера трудились в «Наследии предков», но при этом финансирование их работ проходило по линии института Свена Хедина. Между тем в «Аненэрбе» Шефер и его сотрудники занимали особое положение. Ужевоктябре 1942 года Вальтер Вюст делал запись в дневнике, что «отдел Центральной Азии стал настолько большим, что его можно было бы сравнить со всем берлинским филиалом». Кроме этого отдел Шефера получал денег едва ли не больше, чем все остальное «Наследие предков». В данной ситуации не надо строить спекулятивных выводов о том, что Шефер просто купался в деньгах. Просто все остальные отделы финансировались из рук вон плохо.

Дата открытия института Свена Хедина не была случайной. Основание Института исследования Центральной Азии имени Свена Хедина должно было стать апогеем торжеств, посвященных 470-летию университета Мюнхена, которые шли на протяжении последних месяцев 1942 и начала 1943 года. На открытии было много почтенных гостей, но главной фигурой здесь был шведский исследователь Свен Хедин. Он с удовольствием дал согласие приехать в Германию на открытие института.

Свен Хедин, который заработал себе всемирную известность многочисленными поездками и путешествиями по Азии, никогда не чурался политики. Он открыто симпатизировал Германии, в которой в свое время учился. После окончания Первой мировой войны он решительно осудил «грабительский» Версальский мирный договор. После прихода к власти национал-социалистов Хедин не думал изменять свое отношение к Германии.

Он оставался германофилом до мозга костей. Он закрывал глаза на те негативные процессы, которые шли в Третьем рейхе, он предпочитал видеть только то, что, собственно, хотел видеть.

По большому счету Хедин всю жизнь был авантюристом. Для самого Шефера факт, что его институт, действовавший при Университете Людвига Максимилиана, носил имя Свена Хедина, не был пустым звуком. Для молодого амбициозного исследователя это была своего рода миссия — стать если не «прямым», то хотя бы духовным наследником именитого путешественника. Но появление Хедина на открытии института и на премьере фильма «Тайны Тибета» не было первой встречей двух исследователей. Четыре года спустя после окончания Второй мировой войны Хедин нехотя был вынужден извиниться за свои связи с национал-социалистической Германией. Ему пришлось давать объяснения, а сама форма общения с ним больше походила на допрос. В ходе этих унизительных бесед он рассказал о своих контактах с немцами, делая акцент на известных политиках. Так, например, он утверждал, что во время поездок по Германии в 1940 и 1943 годах он несколько раз встречался в Генрихом Гиммлером. Именно в 1940 году Шефер получил возможность познакомиться с высоким шведским гостем.

Во время продолжительной поездки по Германии в 1940 году Свен Хедин специально встретился с рейхсфюрером СС. Эта встреча произошла 21 марта 1940 года в берлинском здании гестапо. Хедин, к его великому сожалению, ни в одном своем путешествии не удалось достигнуть Лхасы. Об этом он упоминает в своей автобиографичной книге «В Берлине без задания». Во время этой встречи Гиммлер рассказал шведу, что Шефер и его товарищи по экспедиции смогли провести в тибетской столице почти 40 дней. Именно в ходе беседы Свен Хедин узнал, что рейхсфюрер СС имел отнюдь не прозаический интерес к далекой заснеженной стране, затерянной в горах к северу от Гималаев. Он также узнал, что именно Гиммлер выступил покровителем того предприятия. Согласно записям шведа, он был если не шокирован, то весьма поражен. Именно тогда Гиммлер упомянул о готовящемся фильме, который был снят во время экспедиции Эрнста Шефера. Рейхсфюрер приглашал Хедина на премьеру, оговариваясь, что, увы, не знал, когда она состоится. Но для того, чтобы исправить ситуацию, Гиммлер настоятельно просил Свена Хедина предупредить хотя бы за месяц его и Эрнста Шеферао следующей готовящейся поездке в Германию. Предполагалось, что к этому моменту можно было закончить создание фильма. Во время первой беседы Гиммлер обрисовал Хедину ход тибетской экспедиции лишь небольшими штрихами. Когда беседа подходила к концу, то глава СС заметил, что если «дорогого шведского гостя» заинтересовала эта информация, то он мог бы организовать встречу с молодым «покорителем Тибета». «Я не настолько силен в деталях, — говорил Гиммлер, — чтобы в точности передать их Вам как специалисту». Возникает впечатление, что Гиммлер упомянул своего протеже Шефера, чтобы облегчить беседу с Хедином. После войны Хедин не намеревался оправдываться. Он считал, что «дружба между Скандинавией, включая оккупированную Норвегию, была искренней и бескорыстной». Сам Хедин по собственной же инициативе, без какого-либо (как он утверждал) поручения шведского правительства, не раз пытался как представитель нейтральной страны организовать переговоры с высокопоставленными немецкими политиками. Победа Советского Союза в зимней войне 1940 года с Финляндией была воспринята Хедином и многими его соотечественниками как непосредственная угроза Швеции. Поэтому нет ничего удивительного в том, что в шведском обществе укреплялись симпатии к Германии. В итоге беседы об Азии были для Гиммлера всего лишь поводом, чтобы вызвать симпатии немолодого уже шведа с мировым именем. В итоге Шефер в очередной раз стал пешкой в сложной политической и дипломатической игре. Согласно представлениям Гиммлера, война должна была вестись в самых различных областях жизни. С этой точки зрения немецкая наука должна была не только участвовать (как лекциями, так и газетными публикациями) в деле военной пропаганды, но и заниматься важными «военно-целевыми» исследованиями. Хотя бы по этой причине Свен Хедин мог быть весьма полезен.