Потом мы пошли вниз. Иоанчик позвал своих трубачей. Они заиграли по его приказу гусарский марш для меня.

Завтрак был очень веселый в Мраморном зале. Выглянуло солнце. По Неве тянулись льдины.

После завтрака я пошел к себе и приводил в порядок реферат, но мне мешали: звонили по телефону, приходили. Реферат начинал меня волновать. Появилось сразу много народа.

Н.Н. запретил мне, наконец, заниматься. Перед отъездом в Лицей я получил телеграмму от Царя: “Поздравляем тебя и шлем наилучшие пожелания ко дню твоего двадцатилетия”.

После этого я, опять не ужинавши, поехал в Лицей. Профессор опоздал, и это меня волновало. На реферате были, кроме профессора Нольде (энциклопедия права), директор и два лицеиста, которые должны были читать после меня. Вначале у меня дрогнула нога, а потом я совсем успокоился и говорил около часу совсем спокойно. Профессор во всем, за исключением одной подробности, со мной согласился и поставил “весьма” (для рефератов нет баллов, есть только “весьма”, “хорошо” и “неудовлетворительно”).

После этого я поехал слушать “Севильского цирюльника”. Играл Шаляпин. Весь театр и мы хохотали. За целый день я так устал, что не велел себя будить и, улегшись в 12 часов ночи, проснулся только около часу дня”.

Так писал брат Олег нашему отцу. В каждой фразе этого юношеского письма сквозит его возвышенная, прекрасная душа, которой суждено было так скоро уйти от нас.

Зимой 1913 года праздновалось трехсотлетие царствования Дома Романовых. По этому случаю было много торжеств. В первый день торжеств, перед выходом, когда все семейство собралось в комнатах государя и государыни, Борис Владимирович спросил государя, можем ли мы носить только что утвержденный знак в память юбилея. Государь сказал, что можем. Знак этот был в виде герба Романовых, окруженный венком. Я стоял рядом с Борисом и слышал, как государь сказал, что получил множество телеграмм из всевозможных углов России, от совершенно незнакомых ему людей. Мне кажется, что государь сам отвечал на все эти телеграммы.

Очень было интересно смотреть на принесение поздравлений их величествам свитой, придворными и разными депутациями. Поздравление происходило в зале рядом с Малахитовой гостиной. Семейство стояло за государем и государынями. Мы делились друг с другом впечатлениями. Поздравляющих было очень много; каждый из них подходил сначала к императрице Александре Федоровне, делая поклон, целовал ей руку и снова делал поклон. Затем он таким же образом подходил к императрице Марии Федоровне и затем уже к государю. Александра Федоровна сидела, но Мария Федоровна все время стояла.

В один из дней юбилейных торжеств была торжественная обедня в Казанском соборе в присутствии их величеств. Обедня была архиерейская и потому продолжалась очень долго.

Великая княгиня Мария Павловна приехала в Казанский собор вместе с великой княгиней Марией Александровной, герцогиней Кобург-Готской, прибывшей из Германии на юбилей. Она была единственной дочерью императора Александра II. Они приехали в парадной карете цугом с форейторами. Выезд был русский. Форейторы были одеты, как кучер, который сидел на больших малиновых с золотом козлах. Мария Павловна придерживалась старых традиций и в такой торжественный день, как юбилей Дома Романовых, пожелала выехать цугом. Мне это очень понравилось.

По случаю юбилея Дома Романовых был парадный спектакль в Мариинском театре. Публика была допущена только по приглашениям, театр был полон. Флигель-адъютантам, как, например, Багратиону, пришлось сидеть где-то на самом верху. Их величества и семейство подъезжали к боковому подъезду и собирались в аванложе. Дяденька приехал с Татианой: он вывозил ее на придворные торжества, потому что муж ее, не будучи “высочайшей особой”, не мог сидеть в царской ложе и участвовать в высочайших выходах вместе с ней. Камер-пажи со своим ротным командиром стояли подле аванложи в ожидании выхода государя, государынь и великих княгинь, чтобы следовать за ними. Государь, государыни и старшие члены семейства сидели на этот раз в большой центральной ложе. Остальные заняли обе боковые царские ложи. Шла опера Глинки “Жизнь за царя”. В первой паре мазурки, во втором действии, танцевала Кшесинская. По случаю юбилея было разрешено в последнем действии изобразить царя Михаила Федоровича – вообще же царей и цариц запрещено было изображать на сцене. Михаила Федоровича изображал известный на всю Россию тенор Леонид Собинов. Роль его была безмолвная. Он только прошел по сцене в крестном ходе.

По случаю романовского юбилея петербургское дворянство дало большой бал в Дворянском собрании. На балу были их величества со старшими великими княжнами, вся императорская фамилия и масса приглашенных. Бал начался с полонеза. Государь шел с женой петербургского губернского предводителя дворянства Сомовой, а государыня – с Сомовым. За ними шли великие князья с женами петербургских дворян и великие княгини с петербургскими дворянами.

Когда государь и государыня вошли в залу, заиграл кантату большой струнный оркестр графа А. Шереметева под его личным управлением. Странно было видеть свитского генерала на месте дирижера, с дирижерской палочкой в руке.

Бал открыла великая княжна Ольга Николаевна со светлейшим князем Салтыковым; говорят, что он, танцуя, забыл снять шашку. Я тоже танцевал и, между прочим, с одной из великих княжон. Бал был очень красивый и оживленный, но менее красивый, чем дворянский бал в Москве, той же весной. Государь и государыня с великими княжнами уехали до ужина.

На время торжеств государь и государыня с детьми переехали из Царского Села в Петербург, в Зимний дворец. Живя в Зимнем, великая княжна Татиана Николаевна заболела брюшным тифом и очень скоро их величества вернулись в Царское. Татиане Николаевне остригли волосы, как полагалось при тифе, и сделали из них парик, который она носила, пока волосы не отросли.

Я вынес впечатление, что юбилей Дома Романовых прошел без особого подъема, и объясняю это тем, что революция уже начинала чувствоваться в воздухе. Конечно, в театре приглашенная публика кричала “ура”, оркестр играл гимн, но настроения не было. Все было по-казенному, не чувствовалось, что вся Россия единодушно празднует юбилей своей династии.

Весной 1913 года А.Р. ездила в Павловск нанимать дачу. Она сняла ее у вдовы профессора Фойницкого, на Новой улице, с большим садом и с островом посреди пруда. Остров соединялся с берегом деревянным мостиком. Это была та самая дача, на которой в моем детстве жил германский посол граф Радолин с женой и дочерью и на которой бабушка, матушка и мы с Иоанчиком были однажды с визитом.

В начале мая я окончил курс императорского Александровского лицея и 6 мая получил лицейский диплом. Я торжествовал и спешно достал себе лицейский знак, о котором я давно мечтал, так как он носился с правой стороны, как ученый знак, указывавший на то, что тот, кто его носит, имеет высшее образование. Я боялся, что из-за своего слабого здоровья я, может быть, не смогу продолжать служить на военной службе, имея же высшее образование, я мог со временем получить гражданский пост. В тот же день, по случаю дня рождения государя, был высочайший выход в Большом Царскосельское дворце. Семейство собралось в комнатах в первом этаже справа от церковной лестницы. Когда императрица Мария Федоровна со мной здоровалась, она сказала мне несколько любезных слов по поводу того, что я успешно окончил лицей. Императрица Мария Федоровна была его попечительницей, и ей поэтому было доложено о моем окончании курса. Я выдержал трехгодичное испытание и прошел три старших университетских курса лицея. Это было не легко и требовало большого терпения и усидчивости. Олег это понимал и прислал мне очень лестную поздравительную телеграмму.