— Кто это был, Эдвин? — Миссис Маккеллар приложила руку ко лбу, словно изо всех сил старалась что-то услышать. — «У», говоришь?

Уилкинс!

Это имя звучало в голове Грейс, а сердце стучало, хотя она пыталась взять себя в руки.

— Военных двое, — сообщила миссис Маккеллар. — Братья. Очень похожие друг на друга.

О'Коннелл крепко сжал руку Грейс. Она не отрывала глаз от миссис Маккеллар, не желая видеть его. Она вообще ни на кого не хотела смотреть, чтобы не видеть, как ее напряжение и возбуждение отражаются на лицах собравшихся. Она не хотела быть одной из них.

— Буква «У», Эдвин? — Ясновидящая заговорила громче. — Эдвин, мне нужны имена!

Грейс закрыла глаза, желая, чтобы этот ужасный, тревожный момент закончился. Перед ее мысленным взором возникли Джордж и Стивен, играющие в карты на кухне у Резерфордов.

— Ах, так, значит, все-таки «М»? — раздраженно спросила миссис Маккеллар. — Эдвин, тебе действительно надо лучше выучить буквы.

Значит, не «У». Не Уилкинс.

— Грейс! — О'Коннелл по-прежнему держал ее за руку. — Ты в порядке?

— Прости, Эдвин? Ты говоришь Майкл? Мэттью?

Женщина, сидящая рядом с Грейс, громко фыркнула и вцепилась в нефритовые бусы.

— Ты хочешь уйти, дорогая? — В его голосе звучала забота. И вероятно, нечто большее, чем забота.

Грейс позволила себе повернуться и посмотреть на него.

— Она падает! — Медиум покачнулась и схватилась за стул. — Такой долгий путь! Бедная девочка, лежит на земле с разорванным ожерельем и сломанной шеей! Вокруг нее разбросаны жемчужины!

— Давай уйдем отсюда! — О'Коннелл встал и потянул за собой Грейс. — С меня довольно!

Было поздно, примерно часа три ночи. Уличные огни за окном кабинета в сочетании с луной окрашивали в серебристый цвет совершенно пустое пространство длинного дубового стола. По полу были разбросаны карандаши, ручка, промокашки, помещенная в рамку фотография женщины с причудливой прической, две папки с бумагами, несколько листков бумаги и телефон со снятой трубкой.

Грейс и О'Коннелл сидели рядом на пыльном ковре, прислонившись спиной к стене, куря одну сигарету на двоих и сбрасывая пепел в фарфоровую чашку. Ее волосы были взъерошены, ноги обнажены. Где-то валялась одежда. Его галстук был развязан, рубашка расстегнута. Он уже нашел в беспорядочно сброшенных вещах брюки и надел их. Грейс даже нравилось, что наглый, пресыщенный О'Коннелл так смущен тем, что несколько минут пробыл без штанов.

— Как зовут парня, которому принадлежит этот кабинет? — О'Коннелл с трудом открыл бутылку белого вина, которую вынес под пиджаком из «Сайроса», и протянул ей.

— Обри Пирсон. Это один из двоих братьев, которые владеют компанией. Отвратительный тип!

— Что он о тебе думает?

— Он считает, что я оказываю на других служащих дурное влияние. Ему бы хотелось избавиться от меня.

О'Коннелл наклонился, чтобы слегка поцеловать ее в губы.

— Полагаю, сейчас мы дали ему хороший повод для этого! Если он обнаружит.

Грейс поежилась и сделала большой глоток вина. Трезвость и здравый смысл возвращались быстро, а ей этого не хотелось. Она хотела остановить это восхитительно опасное мгновение.

— Ну как, ты лучше понял суть моей работы?

О'Коннелл снова взялся за бутылку.

— Нет, но я ощутил, как хорошо с тобой на столе твоего босса! Интересно, что будет следующим?

А действительно, что? В глубине сознания что-то начало слегка терзать ее. Как долго это может продолжаться: стремление к пределу, переход границы? Каждый поступок казался более вызывающим, более возмутительным, чем предыдущий. Разумеется, вскоре настанет день, когда их неосуществленные фантазии и невысказанные желания истощатся. Им ничего не останется делать, кроме как совершать нелепые и отвратительные поступки, а этого просто очень не хочется. Что тогда?

— Дьявол! — Она еще иногда называла его так, обычно в наиболее интимные моменты. — Что будет, когда праздник закончится? Интересно, сможем ли мы быть такими же простыми и откровенными друг с другом? И будет ли этого нам достаточно?

О'Коннелл затянулся сигаретой. На ее конце опасно закачался длинный столбик пепла.

— Зачем об этом беспокоиться? Праздник же продолжается, правда? Давай жить сегодняшним днем, Грейс! Наслаждайся тем, что у нас есть сейчас. Я поступаю именно так!

Он выдвинул вперед руку с сигаретой, и пепел упал на ковер. Грейс поняла, что он думает о Еве. Когда-то он сказал, что Ева жила только сегодняшним днем. Она не была предназначена для того, чтобы остепениться, говорил он. Ее невозможно представить старой.

В этот вечер они ели в низкосортном ресторанчике за углом библиотеки, на Марилебон-роуд. Скатерти были грязные и липкие. Мясо кролика ужасно. Вино, которым они все это запивали, било в нос уксусом, но они все равно его пили, посмеиваясь над сеансом.

— Кто внушил этой ясновидящей, что ей идет желтое?

— Единственный дух, с которым она общается, появляется из бутылки джина. Клянусь, я и в конце комнаты чувствовал запах ее дыхания!

После обеда они отправились в «Сайрос», чтобы выпить хорошего вина, потанцевать и опять выпить. А позже, здесь, в тишине кабинета Обри Пирсона, обучая О'Коннелла пускать кольца сигаретного дыма («Нет, не так. Сомкни губы вот так, вот так, Дьявол!»), Грейс подумала о Маккеллар, кричащей о падающей девочке, и о выражении лица О'Коннелла, когда он поднялся и потянул ее за собой.

— Я не могу жить только сегодняшним днем, — возразила Грейс. — Я не Ева! Я хочу прожить долгую счастливую жизнь, и меня очень беспокоит будущее. Если ты со мной не согласен, тогда, думаю, его у нас нет! Я хочу сказать, будущего.

— Ну, не знаю насчет будущего, но сейчас я люблю тебя, Грейс! — О'Коннелл промокнул лоб салфеткой.

— Любишь? — Она чуть не взвизгнула от удивления.

— А почему мне хочется видеть тебя из ночи в ночь? Не знаю, чем все между нами закончится, но могу сказать с уверенностью: ты возбуждаешь во мне желание.

— Я возбуждаю в тебе желание?

— Ты удовлетворяешь мое желание, но оно становится все сильнее, и ты мне все больше нужна, чтобы удовлетворять его снова и снова!

Это заявление, конечно, взволновало ее. Ведь они повинуются порыву, только и всего. Ими движет неуемная энергия, которая рано или поздно, конечно, истощится. Грейс выпустила еще одно кольцо дыма, чтобы дать себе время придумать ответ.

— Ты как-то сказал, что думаешь, будто я хочу быть известной. По-настоящему известной. Помнишь?

— Что-то в этом роде.

— Что ж, ты был прав. Именно этого я хочу. Для меня это и есть любовь. Глубокое взаимопонимание между людьми.