— Да не было ничего такого, — с раздражением ответила Беридзе, — я ошиблась и перезвонила в милицию об этом.

— Ну, а может быть, все-таки вспомните что-нибудь? — спросил Кудрин, явно понимая, что разговор не получается.

— Еще раз вам говорю, — произнесла Беридзе, — ничего не случилось, с кем не бывают такого рода ошибки. Все нашлось, я и сказала по телефону об этом работникам милиции.

Кудрин замолчал и внимательно посмотрел на стоящую перед ним Беридзе. Она стояла как столб, скрестив руки на животе, и только глаза как-то странно бегали из стороны в сторону.

— Если экстраполировать эту ситуацию согласно Ломброзо, — подумал Женя, — то когда человек скрещивает руки — он закрыт для общения, и разговорить его очень сложно, ну а бегающие глаза говорят, что он что-то знает, но не скажет в данный момент.

— Если нет других вопросов, то я пойду, у меня клиентов полно, — сказала она, всем своим видом показывая, что разговор закончен.

— У меня вопросов больше нет, — растерянно произнес Женя.

Помявшись с ноги на ногу, кассирша ушла.

«Да, — подумал Женя, выходя из здания вокзала, — полный облом, не получилось разговора, а может быть, и действительно ничего не было…»

С этими мыслями он сел в троллейбус и поехал в сторону Петровки, обдумывая предстоящий разговор с гражданкой Пивнер.

Около семи часов вечера он был уже на Варшавском шоссе у дома, где проживала Ольга Моисеевна Пивнер.

Дверь ему открыла полная женщина средних лет в ярко-синем шелковом халате с широкой проймой. На голове ее возвышалась комбинация из железных бигуди, слегка прикрытая прозрачной косынкой.

— Добрый вечер, Ольга Моисеевна, я инспектор уголовного розыска Кудрин Евгений Сергеевич, — представился Женя, — разрешите зайти, у меня есть несколько вопросов к вам…

— Шо такое, какая милиция, я никого не вызывала, — протяжно произнесла она, внимательно рассматривая удостоверение Жени.

— Ольга Моисеевна, — я по поводу вашего звонка в милицию 10 мая о краже ценностей из квартиры, — произнес Кудрин.

— Так и ничего же не было, бес меня попутал, ну если пришли — проходите в кухню, товарищ из милиции, — протяжно произнесла она.

Они зашли на кухню; было видно, что квартира прекрасно обставлена, и мебель импортная, и дефицитный зарубежный холодильник, и люстра в прихожей сверкает золотом.

— Ну и шо вы стоите, как столб, я вас умоляю, присядьте на табуретку, — произнесла Пивнер.

Женя плюхнулся на кухонную табуретку, а хозяйка квартиры встала напротив, скрестив руки на толстом животе.

«И эта руки скрещивает на животе, — подумал Женя, — что за денек сегодня!»

— Ольга Моисеевна, хотя вы и говорите, что ничего не украли из квартиры, но что-то ведь заставило вас позвонить в милицию? — спросил он. — У нас в последнее время в районе участились случаи краж из квартир, и берут в основном драгоценности и деньги, может, что-то вспомните…

— Послушайте, товарищ Евгений Сергеевич, — ответила Пивнер, — я же сказала вам, что ничего у нас не украли, я ошиблась, позвонив в милицию, шо вы меня таки допрашиваете, если не верите, то спросите у моего мужа Фимы, он скоро придет с работы, и не надо делать удивленных движений руками.

Женя обратил внимание на то, что слово «Евгений» она произнесла с мягким «г», «Евхений». Так говорят только в южных областях…

— Но звонили ведь вы, а не ваш муж, — парировал Женя.

— А я что, как я могу знать, чего не знаю, а если таки не знаю, то как могла узнать, что вам от меня надо, — проговорила хозяйка квартиры.

— Поймите, Ольга Моисеевна, люди обращаются к нам за помощью со своей бедой, и мы стараемся им помочь, — тихо сказал Женя, — вот и мы иногда тоже обращаемся к людям за помощью в раскрытии разных преступлений, особенно таким добрым и чутким, как вы…

— Ну да, я чуткая, меня мой Фима ценит и называет «брыльянт», — с гордостью воскликнула Пивнер, — а вы знаете, до знакомства с Фимой, когда я еще жила в Одессе, моя фамилия была Чуткая, и до сих пор, когда я туда приезжаю, меня так и зовут — мадам Чуткая.

— А вы давно живете в Москве? — спросил Женя.

— Да уже как двадцать лет, с того момента, когда мой Фима приехал отдыхать в Одессу и сразу же экспроприировал меня в Москву. Так я стала мадам Пивнер. Мой Фима тогда был простым каменотесом, ну, вы понимаете, по всяким камушкам, а сейчас он — заведующий ювелирной мастерской, но главный его «брыльянт» — это я! — с гордостью произнесла Пивнер.

— Да, повезло вам с мужем, видимо, он хороший человек, — проговорил Женя.

— Мой Фима, может быть, не «брыльянт», но тоже где-то рядом, — ответила она, — не хотите чаю, товарищ Евгений Сергеевич? Ваши умные речи заставляют меня забывать падежов, и кроме того, вы напоминаете моего племянника из Одессы Изю, он такой же высокий, чернявый и кудрявый.

— С удовольствием, — сказал Кудрин, понимая, что разговор начинает получаться, оценив взглядом пачку «Мальборо», лежащую на краешке стола.

Пивнер вскипятила чайник и налила в чашечки чай, высыпав в глубокую тарелку маленькие бублики.

— Эти бублики самые вкусные, — произнесла она, присаживаясь на табуретку, — я в апреле была в Одессе на дне рождения Изи и купила их на Привозе у старого Исаака, который уже полвека делает бублики. И его отец делал бублики, и дед тоже их выпекал, и прадед тоже имел к этому отношение.

— Целая бубличная династия, — проговорил Женя.

— Не то слово, — продолжала Пивнер, — говорят, что его бублики лечебные, и даже сам товарищ Сталин их кушал, когда лечился от поноса.

Женя улыбнулся и недоверчиво посмотрел на хозяйку квартиры.

— Да, товарищ Евгений Сергеевич, именно так, — продолжала Пивнер, — бублики помогают даже при выпадении волос отовсюду. Уж я-то знаю, чем больше мой Фима кушает эти бублики, тем меньше волос выпадает из его кудрявой башки. Я вам обязательно дам адрес Исаака, и когда будете в Одессе, непременно зайдите и скажите, что вы от мадам Чуткой, и получите эти чудесные бублики.

— Спасибо, Ольга Моисеевна, вы так добры ко мне, — елейным голосом промолвил Кудрин, — все знают, что одесситы приветливые и добрые люди со своей изюминкой.

— С кем, с кем? — спросила Пивнер.

— Да с изюминкой в общении, — ответил Женя, — так, как они говорят, нигде не услышишь.

— Да, товарищ Евгений Сергеевич, для меня Одесса очень много значит, я до сих пор не могу привыкнуть к суетливой московской жизни, — задумчиво произнесла Пивнер, — все куда-то шмяк сюда, шмяк туда, и поговорить-то не с кем.

Женя продолжал развивать одесскую тему, ему четко внутренний голос подсказывал, что только так можно разговорить толстушку Пивнер.

— Скажите, Ольга Моисеевна, а разве наш Черемушкинский рынок не напоминает вам одесский Привоз? — спросил Кудрин, продолжая тему разговора.