Джереми провел этот день, играя в видеоигры. Я затолкала вглубь пузырь раздражения, вызванного тем, что мой бойфренд, взрослый мужчина, которому до сорокового дня рождения рукой подать, тратит день на попытки выиграть какой-то «амулет Йендора». Я за это время пробежала 6,5 км, побывала на 12-шаговой встрече и четыре часа изучала уголовное делопроизводство.

Разговор застопорился. Когда принесли еду, мне хотелось беззвучно прошептать официантке «помогите».

Джереми проткнул корку кальцоне, из нее вырвался клуб пара. Я передвинула ломтик помидора в тарелке на четверть круга и начала думать, что бы такое сказать, чтобы заставить его захотеть завалить меня в постель.

– Хочешь попробовать салат?..

Когда мы приехали ко мне, Клэр и Стивен как раз собрались в Линкольн-Парк слушать живую музыку.

– Поехали с нами, ребята, – предложила Клэр, набрасывая на плечи шубку.

Не успела я открыть рот, чтобы спросить куда, как Джереми уже отказался:

– Нет, я на боковую.

Он отсалютовал Клэр и Стивену и отправился прямиком в мою комнату.

Клэр шепнула:

– Приятно поразвлечься, Картошечка, – и с намеком подвигала бровями.

Я подыграла:

– Утром меня не буди!

К тому времени как я выключила свет в гостиной и вошла в спальню, Джереми уже превратился в храпящий холмик. Я резко плюхнулась на постель, надеясь сотрясением разбудить его. Села в кровати, подложив под спину подушку, и уперлась взглядом в тень на стене. Чем таким я отличаюсь от Клэр, что бойфренд хочет касаться ее и разговаривать с ней весь вечер напролет? Может, дело в моей многолетней булимии? Может, я бессознательно отталкиваю Джереми? Я знала, что привязалась к доктору Розену и своим товарищам по обеим группам. Почему же никак не получается с мужчиной? Я не боялась секса, как настойчиво утверждал доктор Розен, – я хотела заняться им с Джереми вот прямо сию минуту.

На будильнике светились цифры 20:45. На пять минут раньше конечной точки моего отстойного свидания с Сэмом. Разочарование и гнев – на Джереми, на себя, на доктора Розена, на обе мои группы и на весь этот дурацкий вечер – прошили меня, так что даже пальцы подергивались. Я громко вздохнула. Джереми и ухом не повел, и я вылезла из постели. В шкафчике под кухонной раковиной нашла коробку с разномастными тарелками и стеклянными стаканами, которую привезла со старой квартиры. В ящике со всякой всячиной для разнообразных домашних усовершенствований, за которые мы с Клэр так и не взялись, хранился молоток. Я подхватила его и коробку и плечом толкнула балконную дверь.

Молоток взлетал, грудь вздымалась. Шарах. Осколки летели по всему балкону. Голые колени расцарапались о бетон. Шарах. Шарах. Шарах. Щеки горели от усилий, от холода.

* * *

Рори и Карлос ахнули.

– Ты хоть лицо защитила? – спросила Патрис.

Мне хотелось ломать и крушить. Тело просто не могло сдерживать желание бить и бить молотком. Я кипела яростью. Единственное, что я понимала отчетливо, – если не буду бить посуду, то обрушу этот молоток на себя.

– Ты надеялась так его разбудить? – спросила Патрис.

– Наверное. Но этот позыв крушить был чисто физическим, как чихание или…

– Рвота, – подсказал доктор Розен.

– Да! Словно в моем теле было что-то, что казалось…

Как же это сказать-то?

– Токсичным?

– Именно! Что-то такое, что тело должно было извергнуть.

– Рвота – способ организма предотвратить смерть или пищевое отравление, – сказал доктор Розен. – Это застарелый гнев. Это гнев, который вы использовали, чтобы блевать, но он по-прежнему сидит в вас. Избегая близких отношений, вы избегали его прочувствования.

– Я была в ярости на вас. Помните, как вы повели нас в свой кабинет прослушивать мое голосовое сообщение?

– Мы с вами не состоим в сексуальной связи.

– Справедливое замечание, – я понимала разницу. Джереми я предложила свое тело и хотела его тело взамен. Но ничего не получалось. – Так что мне делать теперь?

Ответ, который я была готова принять: расстаться с Джереми. Но доктор Розен посоветовал продолжить выражать свою ярость и предложить Джереми присоединиться ко мне. Будто ему было дело до меня и моего молотка.

– Вопрос в том, готовы ли вы попросить.

А толку-то? Я поникла. Доктор Розен, казалось, сознательно не замечал никаких препятствий.

– Вот честно, вы думаете, мне следует продолжать эти отношения?

– Они только-только начали улучшаться…

– Но они полностью дисфункциональны!

– Не полностью.

– Вы вообще слышали, что я рассказывала? Я стояла на балконе на двадцать восьмом этаже, круша посуду молотком посреди ночи!

– Ты же сказала, что это было в девять вечера, – ухмыльнулся с противоположной стороны круга Полковник Сандерс.

Я послала его на хер, брызнув слюной во все стороны. Ударила кулаками по подлокотникам.

– Помогите мне!

– Я полностью поддерживаю ваш гнев, – сказал доктор Розен, невозмутимый, как классная доска.

– Мне нужно от вас больше! Дайте мне что-то большее.

– Купите защитные очки.

Три часа спустя я ворвалась на полуденную группу и пожелала доктору Розену проваливать на хер. Одногруппники превратились в слух, пока я рассказывала о посуде, о докторе Розене и о защитных очках. Марни косилась на доктора Розена и обвиняла его в том, что он не помогает. Эмили посоветовала нам с Джереми «взять паузу».

Он не говорил ничего. Лишь переводил взгляд с одного члена группы на другого, как обычно, позволяя мне орать на него.

Я сползла на пол. Кричала, уткнувшись в ковер. Снова и снова бессмысленные яростные слова. Утробные звуки изливались на пол, подкатывая к ногам других женщин. Чем дольше я вопила и избивала ковер кулаками, тем глубже падала в черную дыру отчаяния. Пот градом катился по моей шее, а волосы прилипли ко лбу.

* * *

Когда я была в третьем или четвертом классе, родители запланировали семейный пляжный отпуск на острове Падре. Отец повел дымчато-голубой трейлер, нагруженный надувными матрасиками, лосьонами от загара и пляжными полотенцами, на юг к побережью. Ехать надо было восемь часов. Когда мы проделали половину пути, прогноз погоды стал зловещим: ураган изменил курс и несся к изогнутой оконечности Техаса, в считаных километрах от того места, куда мы направлялись. Родители решили не ехать. Слишком опасно. Был составлен новый план: поселимся в «Холидей-Инн» в Хьюстоне и навестим мамину школьную подругу. Может, побываем на экскурсии в NASA. На следующее утро брат с сестрой плескались и резвились в гостиничном бассейне, а я дулась, сидя в «лягушатнике». Давай, Кристи! Искупайся в бассейне. Поешь арахиса. Сходи в холл к автомату со льдом. Я не хотела. Или не могла. У меня в голове была чудная картинка – ров, который я хотела выкопать вокруг своего замка из песка. И этот дурацкий гостиничный бассейн посреди душного бетонного города не вписывался в мое воображение. Те навыки, которые были у брата и сестры, навыки, которые позволяли им «переобуваться», перестраиваться, да еще и радоваться изменению маршрута, у меня отсутствовали. Я могла только молча дуться, поглощенная внутренней бурей ярости и разочарования. Семья, не зная, как достучаться до меня, наконец, оставила меня в покое. Никто не владел нужными инструментами, чтобы предложить их мне – ни тогда, ни потом, когда мне не доставались балетные соло, когда меня бросали парни, когда я не попадала в ту учебную программу аспирантуры, в которую хотела. Единственное, что я умела делать с гневом, – это глотать или выблевывать. Теперь он изливался, беспорядочный и шумный.