— Так что же ты хочешь?

— Возьми меня с собой, — предложил Колоксай неожиданно.

Олег отшатнулся, даже соступил на обочину:

— Что?

— Возьми, — повторил Колоксай уже совсем не царским голосом.— Тебе понадобится в твоем пути могучий защитник.

Олег все еще в изумлении качал головой:

— Мне — да, но что это даст тебе? Чтобы царь сопровождалстранствующего волхва? Что скажут твои подданные?

Колоксай отмахнулся:

— У меня мудрые воеводы. И многоопытные советники.

— Ты им что-нибудь сказал?

— Немного.

— Что?

— Если не вернусь к вечеру, то отправляюсь с тобой. Дело втом, что наш волхв зрел в ночи хвостатую звезду, что указывала на север. Аутром солнце встало рогатое! Это примета, что нас посетило нечтонеобыкновенное. Но никто ничего не заметил, тогда я решил, что необыкновенностьможет прийти с тобой. И уйти тоже.

Олег покачал головой:

— Впервые слышу, чтобы царь вот так оставил трон и пошелстранствовать.

— Брешешь, — не поверил Колоксай. — Даже я слышал такиеистории. С царями это как раз часто. Правда, царей как пруд пруди, в каждомселе царь или король. Мне больше нравится зваться князем.

— Но князья не уходят.

Колоксай нехотя согласился:

— Ладно, тогда я царь. За меня остался Миротверд. Он и такправил осторожно и мудро, а я был не столько царем или князем, как главнымвоеводой. Всегда на полях битв, на кордонах... Он не растеряет царство! А япознаю нечто новое, что недоступно царю.

Когда вошли под густую тень деревьев, Олег определил самыйвысокий дуб, направился прямо через кустарник, вскоре перешагнул черезродничок, что выбивался из-под корней дуба-исполина.

За спиной трещали ветви, тяжело гупало. Это проламывалисьКолоксай с его гордым конем.

Олег сел, привалившись спиной к дубу. От воды веяложивительной прохладой. Неспешно зачерпнул ладонью, смочил лицо, лоб, лишь затемнапился. Колоксай в нерешительности потоптался рядом, конь уже принялсяобъедать сочные верхушки орешника.

— Ты угадал правильно, — сказал Олег так, словно разговор ине прерывался. — Ты ведь почти бессмертен... по крайней мере, в бою. Так зачемтебе дети?

Колоксай несколько мгновений смотрел в упор на мудреца,который выглядел едва ли старше его самого, если бы не мудрые усталые глаза.Эти глаза изменились, когда могучая длань правителя метнулась к уху. Рывок, иКолоксай протянул забрызганную каплями крови золотую серьгу.

— Теперь у меня дети будут?

— Теперь природа обязана дать тебе детей, — сказал Олегтихо. Горло сжала незримая рука, он почти прошептал: — Ты такой молодой... Тытак страстно хочешь иметь детей?

— Да! — почти выкрикнул Колоксай.

— Не понимаю, — ответил Олег.

— Ты мудрец, и не понимаешь?

— Не понимаю, — признался Олег. — А ты?

Колоксай все еще держал на ладони серьгу. По шее от ухапобежала тоненькая струйка крови.

— Я не волхв, мне понимать нечего. А такие вещи, как честь,слава, отвага, — не понимаются, а чувствуются!

— Да-да, — согласился Олег. — Ты прав.

— А дети, — продолжал Колоксай горячо, — это как... как...даже не знаю... как дубы, что роняют желуди каждый год в надежде, что вырастетмолодой дубняк, как дождь, что падает на сухую землю, и та сразу становитсязеленой, как ветер, без которого мир умрет...

— Да-да, — повторил Олег. — Мне это понять трудно.

Он принял серьгу, повертел в пальцах. Теперь странныесилуэты в камешке различались лучше, но все же надо будет рассмотреть при яркомсолнечном свете, когда лучи пронижут насквозь.

Он чувствовал себя слишком усталым, чтобы собирать хворост,а царя не пошлешь, это не бог, потому лишь указал на ровное место в двух шагах,сказал Слово Огня. Вспыхнуло, затрещало, в лица пахнуло жаром, а к небувзметнулся столб оранжевого пламени.

Колоксай отшатнулся, остановившимися глазами впился вмудреца. Тот сидел понурый, по-стариковски протянул руки к огню, сгорбился,весь несчастный, как ворона под долгим дождем.

— Что за счастливый огонь! — воскликнул Колоксай.

— Еще неизвестно, — проворчал Олег, — счастливый илинесчастный...

— Почему?

— Зажигать умею, а вот гасить... — сказал Олег, морщась. —Ладно, другой кто-то сумеет... Ложись, утро вечера мудренее. Авось передумаешьи вер-нешься.

Тревога шевельнулась, залегла на дно, но он чувствовал еетам и знал причину. Ломать всегда проще, чем строить, и чтобы спалить лес,хватит одной искры, ни ума, ни умения не надо. А вот загасить...

Он пробормотал слово, Колоксай отпрянул, когда на коленишлепнулся крупный уже зажаренный гусь. Еще горячий, из раздутого брюхавыглядывали коричневые яблоки. Колоксай отдернул ладони, гусь тяжело скатилсяна траву.

— Святое небо!

— Прости, — сказал Олег. — Задумался, не подумал, что спервабы стол или хотя бы скатерть... Старею, видать.

Колоксай с недоверием смотрел то на невозмутимого волхва, тона истекающего соком гуся. Коричневая корочка лопнула, из щелей поднималисьтонкие белые струйки пара.

— Сколько же тебе?

— Я старые книги читал, — ответил Олег уклончиво. — А вомногих книгах много печали... Ты ешь, ешь! Я сперва стеснялся, что у кого-тоизо рта кусок выхватил, а потом...

— Что потом?

Его пальцы уже осторожно подняли гуся, не по-волшебномутяжелого, ноздри затрепетали, как занавеска на ветру.

— Да если бы кусок черного хлеба, — объяснил Олег, глаза егосмотрели поверх головы витязя, губы двигались медленно, волхв думал о другом, —или сухарь... А у кого откормленный орехами гусь, у того это не последнийгусь...

Колоксай оторвал лапку, жадно вдохнул аромат сочного мяса.Он уже готовился ложиться спать натощак, как и положено, говорят, странствующимволхвам. Теперь видно, как они странствуют...

По пальцам побежал горячий сок. Глаза стали отсутствующими,а на лбу собрались морщинки, словно пробовал припомнить, не исчезало ли с егокняжеского стола вот так же во время пира что-нибудь особенное.

Ночью Олега посещали смутные видения, призрачные фигурытянули к нему тонкие руки, жалобные женские голоса звенели и после того,постепенно истаиваясь, как он обнаружил себя у догоревшего костра. Над лесоммедленно поднимался холодный зябкий рассвет. Рядом скорчилась гигантскаяфигура, но едва Олег шелохнулся, человек мгновенно разогнулся, сел.