– Полиция спросила меня, почему я хочу, чтобы Харальд сдал анализ ДНК.

– Зачем ему это делать? Какое это имеет отношение к расследованию?

– Не понимаю, что удивительного в том, что я хочу знать, действительно ли Люкке его дочь?

– И что сказала полиция?

– Они спросили почему, и я ответила как есть. – Хлою затрясло. – Наверняка это рассказала им Хелена.

– Мне кажется, что ты устала и не можешь ясно мыслить. Могу ли я тебе чем-нибудь помочь, дорогая? Может быть, мне взять Людде на несколько часов, чтобы ты могла отдохнуть?

– Нет, спасибо. – Она не могла отдать Людде. Даже своей маме, тем более сейчас. Кроме него, роднее у нее никого не было.

– Но ты можешь мне кое в чем помочь, – сказала она. – Если полиция или Харальд спросят тебя, где я была в пятницу во второй половине дня, скажи, пожалуйста, что я была у тебя дома.

Эллен приложила пропуск и вошла в редакцию, выкурив сигарету на грузовой пристани.

Ей казалось, что все на нее уставились. Она старалась ни с кем не встречаться взглядом, не зная, кому она может доверять и кто что знает.

Подготовив длинный репортаж о школе Люкке, и сверив информацию с полицией, она погрузилась в редактирование.

За день никакой новой информации не появилось.

У нее по коже бегали мурашки, а от эмоций голова шла кругом. Она все еще сердилась на Джимми.

Сегодня он звонил ей несколько раз, но она была не в состоянии говорить с ним. Что можно сказать? Она все равно ничего не хочет знать, и ей не интересны его невнятные оправдания.

В понедельник вечером репортаж из школы вместе с последней информацией о поисках Люкке возглавили топ-лист 19-часовых новостей, и если ничего радикального не произойдет, эти новости останутся главными и в 22-часовом выпуске. Конкуренцию могли составить только потоки дождя, которые затапливали страну.

Эллен собирала свои вещи, когда раздался звонок. Номер не определился, и она ответила не сразу.

– Эллен слушает.

Тишина.

– Привет. Это Эллен, программа новостей ТВ4. Кто это?

Опять тишина. Эллен посмотрела на трубку, как будто трубка могла сказать, кто звонит.

– Привет! – сказала она уже сердитым тоном.

– Тебе следовало бы знать, что врать нехорошо. Просто-напросто ужасно.

– Извините, – сказала Эллен несколько удивленно. Судя по голосу, на другом конце провода была пожилая женщина. – С кем я говорю?

– Это какое-то нагромождение лжи.

– Если у вас есть жалобы, вам надо обратиться к нашему омбудсмену по работе со зрителями. – Эллен пожалела, что взяла трубку. – Переключить вас? – По старой привычке она сразу же стала обращаться на «вы» к пожилому человеку. Привычка, от которой она пыталась избавиться.

– Нет. Я хочу говорить с тобой. Это ты врешь направо и налево.

– Извини, но я не понимаю, о чем вы. О каком вранье вы говорите?

– Ты утверждаешь, что сегодня в школе был траур.

– Вот оно что. – Эллен начинала понимать, в чем дело.

– Ты утверждаешь, что они беспокоятся о Люкке, но всем плевать, им всегда было на нее плевать. Это лицемерие.

Эллен выпрямилась.

– Вы знакомы с Люкке? Вы член семьи?

Сердце забилось быстрее.

– Это не играет никакой роли, я не хочу называть ни свое имя, ни то, какое отношение я имею к Люкке, я не хочу участвовать в этом спектакле. Но тебе должно быть стыдно. Это просто-напросто ужасно.

– Стыдно за что? – Эллен хотела понять ход рассуждений женщины.

– Почему ты пытаешься создать видимость того, что Люкке оплакивает масса людей? Получается, вас, журналистов, так легко купить? Вас что, не учат подвергать сомнению свои источники или как их там называют? Именно поэтому мы и живем в таком обществе, в котором живем, потому что вы не умеете ставить все под сомнение.

– Хотите рассказать другую историю? – спросила Эллен, взявшись за ручку.

– Нет, спасибо, я с такими, как вы, не разговариваю. Спасибо, что нашла время.

– Подожди…

Дама положила трубку.

Эллен сразу же позвонила на рецепшен.

– Ты можешь узнать, кто мне только что звонил? Мне нужно имя и телефон.

Она проигнорировала вздохи секретарши и, опершись на спинку стула, стала размышлять над тем, что сейчас сказала пожилая дама.

Но думать долго ей не пришлось – позвонила секретарь и сказала:

– Номер записан на Харальда Хёёка.

Через полчаса Эллен стояла на улице Абрахамсбергсвеген и смотрела на желтый кирпичный фасад дома с балконами, обитыми листовым железом оранжевого цвета.

Оказалось, номер принадлежит няне Люкке, Моне. Возможно, за ее телефон платит Харальд.

Эллен погуглила Мону, но не нашла ни одной ссылки. Как можно прожить жизнь, не оставив ни единого следа в Сети?

После принесенных должным образом извинений за искаженную интерпретацию фактов и заверений в том, что теперь она сделает все возможное, чтобы все исправить и найти Люкке, Эллен в конце концов удалось договориться о встрече. Разумеется, без камер.

– Проходи, – сказала Мона слегка подозрительно и робко отступила назад в тесный, темный холл. Она выглядела совсем не так, как ожидала Эллен. Мона оказалась маленькой, коренастой и гораздо старше, чем она себе представляла. Своими маленькими круглыми очками она напоминала Тетушку Берг из Лотте с улицы Бузотёров Астрид Линдгрен.

Эллен осторожно протянула руку для приветствия. Она немного боялась напугать пожилую даму, которая на удивление так твердо пожала ей руку, что сделала ей больно.

– Можно я возьму твою куртку?

Эллен кивнула, сняла с себя мокрую куртку и извинилась за то, что оставила в прихожей мокрые следы. И за насквозь промокшие кеды.

Она пошла вслед за Моной в гостиную, осторожно осматриваясь, чтобы Мона не подумала, что она что-то вынюхивает.

Мона жила в уютной маленькой двушке, обставленной довольно причудливо – типовая мебель из сосны, занавески в цветочек и стены, чем только не украшенные, начиная от вышитых картин до засохших цветов в рамках.

Эллен отметила, что над диваном висит вышивка с ее собственной любимой поговоркой.

– Обычно я стараюсь так думать. – Эллен показала на вышивку.

Нет худа без добра.

– Вот как. – Мона громко вздохнула. – Последние дни я все собираюсь это снять.

Эллен улыбнулась.