Роза подняла глаза и в мерцающем свете лампы увидела искаженное лицо Ивецио. Он стоял над ней, сжимая в руках двустволку. Девушка посмотрела на свои руки: на них запеклась кровь брата, убитого братом. А на лице Ивецио, свершившего правосудие, застыл ужас. Роза хотела заплакать, но у нее не было слез. Она осторожно положила себе на колени голову Анджело и закрыла ему глаза. В эту минуту падающая звезда прочертила небосвод и исчезла в бесконечности.

Роза смотрела на лицо брата и видела в его чертах величие смерти и утоленную жажду жертвенности. Прерывистое дыхание Анджело остановилось, и в тот миг Розе показалось, что сразу погасли все звезды и в полях воцарилась холодная тишь.

Ивецио стоял и смотрел на сестру пустыми глазами.

— Помоги мне! — приказала ему Роза.

Брат подошел к телу Анджело, легко поднял его и положил на телегу. Лицо Ивецио не выражало никакого волнения.

Отец поджидал детей на пороге дома. Рядом с ним стоял Пьер Луиджи.

— Я привезла вам вашего сына, — сказала Роза.

Иньяцио Дуньяни взглянул сначала на дочь, потом на Ивецио и, наконец, на покойника, лежавшего в телеге. Потом отец поднял глаза к небу и произнес:

— Это конец…

Не было ни слез, ни объяснений. Роза заперлась у себя в спальне, Ивецио оставался совершенно бесстрастным, словно страшные события разрушили его память и разум. Сержант карабинеров и приходский священник, прекрасно знавшие семью Дуньяни, поверили или сделали вид, будто поверили в несчастный случай: Анджело выронил ружье, и оно выстрелило…

Власти закрыли дело. Любопытные, конечно, шептались по углам, но никто не осмелился высказаться громко. Потом о трагической ночи забыли. Лишь поля помнили эхо того выстрела и знали тайну ночных теней.

Никто ни о чем не спрашивал, никто ничего не говорил, но ни один человек не удивился, когда на «Фавориту» обрушился гнев Божий, который погубил процветавшую некогда ферму. Анджело умер, Ивецио влачил жалкое существование, а Иньяцио уже не справлялся с хозяйством. Бабушка совсем потеряла разум. За ней был нужен глаз да глаз, так как старуха без конца разжигала огонь, утверждая, что пламя обладает очистительной силой, а этот дом надо очистить от скверны.

Пьер Луиджи выбивался из сил, но у него не было ни отцовского опыта, ни деловой хватки старшего брата. Он хорошо знал моторы и механизмы, но в остальных делах совершенно не разбирался.

Роза не выходила из спальни. О ней заботились Клементе и Джина. Целыми днями девушка рыдала и казнила себя, обвиняя в смерти брата. Права была покойница мать: дочь оскорбила Христа, и Господь наказал Розу. Она предалась разврату, разврат проник и в душу ее любимого брата Анджело. И Ивецио пришлось убить старшего брата, дабы избежать самого постыдного греха: греха кровосмешения.

На скотину обрушился мор. Болезнь перекинулась на детей, и слабые умерли. Потом случился пожар. Люди говорили, будто «Фавориту» поджег ангел мщения, но, вероятно, виной всему была опрокинутая свеча или искра, вылетевшая из очага. Кто-то упомянул молнию, но в эту пору гроз не бывало. Роза лежала в постели и услышала тревожные крики лишь тогда, когда дым уже просачивался в дверь. Иньяцио объезжал поля, а Пьер Луиджи с Клементе отправились в деревню.

Роза почувствовала опасность, и воля к жизни победила отчаяние. Она вспомнила об Ивецио: в теперешнем состоянии брат, пожалуй, так и погибнет в огне, не сделав ничего, чтобы спастись. Схватив одеяло, девушка кинулась в задымленный коридор и ворвалась в спальню Ивецио.

Клементе утром, одев Ивецио, посадил его на стул. Так он и сидел до сих пор, бледный, равнодушный, глядя в одну точку. По лестнице уже нельзя было спуститься, и Роза вспомнила об окне, выходившем в огород. Она взяла Ивецио за руку, заговорила с ним ласково и заставила пересесть на подоконник, а сама села рядом. Дым уже заполнил комнату, и на первом этаже потрескивало пламя.

— А теперь мы спрыгнем, — прошептала она Ивецио на ухо.

Он оставался совершенно спокойным, казалось, слова Розы управляли его движениями. Они спрыгнули одновременно и упали на мягкую вскопанную землю, живые и невредимые.

Бабушка погибла в огне, который наверняка и вспыхнул по ее вине из-за навязчивой старческой идеи.

Ветер разнес пламя, загорелся сеновал и коровники. Те животные, что пережили эпидемию, погибли в пламени. За короткое время процветающая ферма обратилась в пепел.

Работники отправились искать работу в других местах. Остался только Клементе, и семья Дуньяни перебралась в маленький домик, принадлежавший когда-то родителям Клементе.

Роза чувствовала, что бедствия на этом не кончатся. Иногда она сидела во дворе, прямо на земле, разглядывая обгоревшие стены и пустые глазницы окон. Теперь здесь было пусто и тихо: ни людей ни животных. Огонь сожрал все: мебель, одежду, фарфор, столовое серебро, шерстяные одеяла, муслиновые шторы, бухгалтерские книги, деньги, припрятанные на черный день, драгоценности Алины.

Чтобы расплатиться с долгами, восстановить хозяйство, следовало заложить землю. Но давно прошли те времена, когда «Фаворита» считалась образцовой фермой.

При пожаре каким-то чудом уцелела раковина, подаренная Розе. Девушка отыскала ее через два дня после пожара под обгоревшей балкой, когда еще дымились уголья. Раковина чудом осталась неповрежденной.

Для Розы эта находка стала знаком свыше. Ей казалось, Анджело поведал ей о том, что он свершил волшебный путь наутилусов. В сердце девушки возродилась надежда, вновь заиграла в ее жилах молодая горячая кровь. Роза поняла: жизнь надо начинать заново.

Однажды ночью отец позвал дочь. Иньяцио сидел на кровати, откинувшись на подушки. Он побледнел и исхудал. Под глазами были темные круги, нос вытянулся и заострился. Ноздри нервно дергались. Роза взглянула на его бесцветные губы и догадалась, что отец умирает. При свете стоявшей у изголовья свечи уши Иньяцио казались зловеще бледными и прозрачными. Такие Роза видела на картине, изображавшей смерть святого. И Алина накануне смерти выглядела так же.

А вот Анджело таким не был, потому что он мгновенно шагнул из жизни в смерть.

— Я умираю, — произнес Иньяцио. — Мой путь окончен.

— Да, отец, — спокойно ответила Роза.

Он улыбнулся дочери. Пьера Луиджи отправили в деревню за священником, а Ивецио спал у себя в комнате, равнодушный ко всему на свете.

— На Ивецио рассчитывать нечего, — сказал Иньяцио, облизнув бескровные губы. — Пьер Луиджи соображает только в моторах. Но ничего хорошего от него не дождешься. А я оставляю тебя…

В голосе отца звучала покорность человека, собирающегося в далекий путь, от которого нельзя отказаться.

— Не беспокойтесь за меня, — успокоила отца Роза.

Иньяцио улыбнулся и прикрыл глаза, набираясь сил для того, чтобы продолжить разговор. Он уже несколько дней назад понял, что умирает. Тяжесть давила ему на сердце. Мучительная, упорная боль невыносимо терзала предплечье, левую руку. Его отец умер от такой же болезни: сердце не справлялось с нагрузкой, а потом и вовсе остановилось. Не усталость, а тревога и несчастья подкосили Иньяцио.