— Мы спорим прямо сейчас.

— Нет. Мы обсуждаем. И ты правда хочешь обсудить это прямо сейчас? Потому что ты в моей машине, никто не знает, куда мы отправились, и я забрал телефон из твоего рюкзака, пока ты целовала меня.

— Дерьмо, — я схватила свой рюкзак с пола и начала капаться в нем. Никакого телефона. — Почему?

— Потому что ты слишком зациклена на том, чтобы убедиться, чтобы никто не опекает тебя, потому что думаешь, они делают это постоянно, в этом должна быть какая-то основополагающая причина. Ты скрывала свой РС, потому что ты чертовски боялась, что все будут думать, что ты слабая, но, Кэт, это оборачивается против тебя. Ты слабая, потому что твои настоящие эмоции заперты так глубоко, что ты не позволяешь себе единственную вещь, которую, как ты утверждаешь, ты делаешь — жить.

Я фыркнула и скинула рюкзак на пол.

— Ты просто не представляешь, Рем. Ни черта не представляешь. Это так далеко от правды.

— Ты плакала из-за того, что этот ублюдок сделал с тобой? Он, черт побери, лапал тебя, Кэт. Он порезал тебе лицо и избил тебя. Ты когда-либо плакала?

Я напряглась.

— Что?

— Ты же слышала меня? Я был в больнице с тобой и ни разу не видел, чтобы ты плакала. Парень, черт возьми, сделал это с тобой, а ты не плакала. Неделя на ферме… ты ни разу не сломалась. Ты контролируешь каждую свою эмоцию. Ты и на мгновение не позволяешь себе дать волю чувствам, — он посмотрел через плечо, поскольку перестраивался в другой ряд. — Единственное время, когда я вижу, что ты теряешь контроль — когда злишься. Скажи мне, Кэт, когда тебе сообщили твой диагноз, ты плакала? — О Боже. — Ты хоть пять минут пожалела себя? Предположу, что нет.

— Я плакала, когда Эмили вернулась домой.

— Это верно. Ты плакала о ней. Но никогда о себе, — он посмотрел на меня, а я быстро перевела взгляд на окно. — Я думаю, это превосходно, что ты смогла контролировать свою болезнь, детка. Но тебе все еще нужно оплакать это. Тебе нужно рассказать людям, которые тебе дороги, и прекратить попытки контролировать то, что они будут делать, если узнают.

Я оставалась молчаливой. Я не могла говорить. Я не хотела слышать этого.

— Так что мое тебе предложение, не спорь со мной в эти выходные. Если ты будешь… тогда ты узнаешь, что такое быть возбужденной, и при этом не получить оргазм.

Святое дерьмо.

— Ты прикалываешься надо мной? Ты же не можешь так поступить?

Он кивнул.

— Будь уверена, могу.

Бл*дь, мне не понравилось, как это прозвучало. Как двойное песочное пирожное со сливочной помадкой, бл*дь. Что за ублюдок.

— Ненавижу тебя.

— Увидим.

И как прозвучало это, мне тоже не понравилось.

Глава 9

Почему она всегда должна ждать меня?

Меня так достала ее жалость. Ее постоянная потребность быть рядом.

Она стоит наверху лестницы, а мне хочется столкнуть ее вниз. Мне ненавистно, что она знает, где я был. Это было практически подобно тому, будто она рада, что я заперт здесь.

Я ненавижу то, что она пытается сделать мне комфортно.

Мне не нужен комфорт.

Я не хочу этого.

Я ничего не хочу. Ни от кого.

Что-то толкнуло меня в плечо, и я запястьем стряхнула незаконного нарушителя. Потерлась головой о твердое стекло, пытаясь снова найти удобное положение, когда внезапно мою стеклянную подушку убрали.

Я открыла глаза и увидела Рема, стоящего у машины, с рукою на двери. Потертые синие джинсы обтягивали его накачанные бедра, и проклятье, он был слишком восхитителен, чтобы сопротивляться спросонья.

— Пошли, красотка.

Я отстегнула ремень и убрала его обратно на место. У него была черная сумка, переброшенная через плечо, и я безумно надеялась, что он упаковал мне удобную пижаму. Те, что давали мне в больнице, я просила Мэтта сжечь. Он отступил в сторону, когда я вылезла из машины и огляделась по сторонам.

Дерьмо. Это не был дорогой спа-отель. Это даже не отель. Это был крошечный домик, окруженный… я вдохнула… соснами. Позади меня захлопнулась дверца машины, а затем я услышала хруст веток под ногами, когда он направился к дому — лучше назвать: лачуге.

— Рем, на самом деле? Если ты пытался переиграть меня, это определенно никак не поможет тебе, — я осталась у машины, боясь покинуть роскошь.

— Тащи свою задницу сюда, Киткат.

Три ступеньки крыльца, по которым он взошел, хрустнули под его весом, и я представила, как он проваливается в них еще до того, как выходные закончатся. Какого черта Рем привез меня сюда? В этом месте не было ничего оригинального. Дерьмо, этому месту нужен толстый слой краски и… для него же лучше, если он не привез меня сюда ради покраски.

— Заходи внутрь. — Он придержал хрупкую сетчатую дверь открытой для меня, металлические петли издавали резкий скрип при каждом движении.

Я поворчала шепотом, когда прошла мимо него.

Удивление рассеяло страх от того, чтобы войти в убежище долгоножек, наводненное пылью и паутиной. Вместо этого меня встретил аромат свежескошенных цветов, лаванды, и свежего хлеба. Деревянные полы сверкали. Маленькая, но современная кухня в европейском стиле с витражами по задней стенке и шкафчики из красного дерева. Кухня переходила в гостиную, в которой располагалось огромное эркерное окно, которое выходило на причал, окруженный озером.

— Ну ладно, не так плохо, как я думала.

Я покрылась мурашками, когда он встал прямо за мной, его руки опустились на мои бедра.

— Рад, что ты полуодобрила. Не то чтобы это было важно, одобрила ты или нет.

— Умник, — парировала я.

— Ммм, — пробормотал он. Его руки соскользнули, и он направился в одну из трех комнат за пределами гостиной.

Я смогла увидеть постель с белым одеялом и мягкими нежными подушками. Над кроватью висела картина женщины, прогуливающейся вдоль берега, вода прибывала, омывая ее ноги.

— Так чей это дом? — спросила я, сбрасывая обувь и плюхнувшись на барный стульчик у выпирающего кухонного острова, который так же похоже предназначался, как место для еды.

— Друга.

— Ну раз уж я знаю большинство твоих друзей, тогда я должна знать кто это.

— Ты не знаешь ее.

Ох.

— Девушка?

— Ревнуешь?

— Нет. Просто любопытно.

Он достал одежду из сумки и положил ее в старый шкаф. Рем медленно пробежался пальцами по тату бабочки на своей правой руке, по той, что так похожа на тату, которую он сделал для меня. Выглядит будто неосознанный жест, и я видела, как он делал