Из груди Хейуорд доносятся те же звуки, что мои легкие издавали на земле. Прижимая ее к себе, я ощущаю, как бьется ее сердце.

– Пожалуйста, – повторяю я. – Сделайте что-нибудь!

– На дворе конец света, – говорит он. – Лучше уже не станет. Я покинул больную страну, а теперь все небо страдает от той же хвори. Дай девочке умереть.

Конец всему, поет старик. Конец песням. Летучая мышь и цапля начинают ему подпевать. Их песня полна скорби и гнева, но также в ней слышатся беспомощность и отступление. Это самая красивая песня, какую мне когда-либо доводилось услышать, и самая темная.

Там, где должна заканчиваться палуба, материализуется доска. Воздух становится плотнее.

– Пожалуйста… – шепчу я, пока кровь Хейуорд заливает мне руки. Пусть мы друг другу чужие, я все равно буду считать ее сестрой, членом семьи. – Без вашей помощи она погибнет.

Я не знаю, что делать.

Поэтому…

Поэтому совершаю то, чему меня никто не учил, – протягиваю руку к цапле и пою: Иди ко мне! Помоги!

Птица склоняет голову набок и, продолжая петь своим громким шелковым голосом, поворачивает ко мне один черный глаз. Взывать к чужому кануру запрещено, но у меня не осталось выбора.

И вдруг она откликается на мой призыв, будто зловещее эхо. Мы начинаем петь вместе, как незнакомцы, обнаружившие, что знают одни и те же песни.

Все, что у меня есть, – это слепая вера. Нет времени думать, планировать, решать.

Я просто пою.

С болью в сердце я вспоминаю, как в первый раз пела с Кару, с Даем, Свилкен и Милектом…

Свет, перемена, исцеление, вывожу я. Мой голос звучит слабо, замогильно, он полон страха и утраты. Цапля поет так, будто мы с ней старые знакомые, будто она принадлежит мне, а не этому старику. Будто мы уже пели дуэтом, и не раз. И хотя я вижу ее впервые, она кажется мне до странного знакомой, а петь с ней на удивление легко.

Старик изумленно на меня таращится.

– Что ты делаешь? – спрашивает он.

– Пою.

На его лице отражается раздражение, потом изумление, потом снова раздражение.

– Назови свое имя.

– Аза Рэй Куэл.

Стараясь унять панику, я неотрывно смотрю ему в глаза. Мне необходимо добиться от него помощи. Хейуорд едва слышно стонет от боли, но я не отвожу взгляда от старика.

– А ВЫ кто такой? – повторяю я.

На этот раз он отвечает на мой вопрос.

– Меня зовут Хор.

Как только я прихожу в себя, меня накрывает невыносимая боль. Я лежу в полумраке, перед глазами мелькают перья, мысли вихрем крутятся в голове. Повсюду какое-то…

Безумие.

Вокруг меня столпились фантастические люди-птицы, которые выглядят совсем не так, как я их себе представлял. И с чего я решил, что разбираюсь в них? Конечно, Аза подробно описывала их облик, но мое воображение никогда в жизни не смогло бы нарисовать то, что я вижу сейчас. И все же я знаю, кто они. Пытаюсь сесть, но чья-то рука возвращает меня на место. Пытаюсь пошевелиться, но что-то меня удерживает. Грудь как будто…

Вскрыли, обнажив внутренности.

Я словно оказался внутри полотна сюрреалиста. Почему-то я представлял ростр чем-то средним между куклами и мультяшными персонажами, но на самом деле они вовсе не такие. Грозные, жутковатые, они похожи на ангелов. У них мускулистые руки и острые, как ножи, перья на плечах и голове. Кажется, они прибыли сюда из мира грез.

С меня сдирают кожу…

На мне разрезают одежду…

Приподнимаю голову – когти, ножи…

Кто-то наклоняется надо мной, кромсая мою грудь, разрезая нитки, разрывая рубашку, раздирая плоть, и мне так больно, что я ору во все горло.

Невозможно терпеть…

В самый центр моей груди вонзается коготь, и меня снова охватывает огонь, кожа снова покрывается волдырями. В голову приходит безумная мысль: уж не распахнется ли сейчас моя грудная клетка? Уж не вылетит ли оттуда канур, о существовании которого я до сих пор не подозревал? Может быть, я… магонец?

Ничего не происходит. Из моих легких не раздаются птичьи трели.

Увы, моим странностям не существует волшебного объяснения, у многолетней одержимости числом пи нет сверхъестественных причин. Я всего-навсего человек. Клянусь, я и так это знал, и все же меня охватывает разочарование. Видимо, во мне теплилась надежда.

– Ты серьезно ранен, мальчик мой, и мы вот уже который день выбираем частички одежды, прилипшие к твоей коже.

Передо мной сова с бледным в черную крапинку лицом и гигантскими крыльями. Секундочку! Я знаю, кто это.

– Ведда? – хрипло каркаю я.

Она расправляет крылья, а затем снова их складывает.

– Аза тут? – спрашиваю. – Вы из-за нее спускались на землю?

Но Азы нигде не видно.

– Джик, – бормочу я, поворачивая голову к девушке-сойке. Ее я тоже узнал.

– Верно, Джик, – подтверждает ростра, ощупывавшая мои раны. – Почему ты не позволил забрать тебя, когда мы прилетели к твоему дому? В мире утопленников мы не можем менять обличье: для этого надо находиться либо высоко в небе, либо глубоко под землей. Потом мы ждали у больницы, но ты все никак не выходил. Когда мы снова напали на твой след, ты угодил в логово мандрагоры, а туда, уж поверь, никто из нас соваться не хотел.

Значит, это ростры преследовали нашу машину, когда агенты ШВАБР в последний раз подвозили меня домой… Бог знает, как давно это было. Это ростры встречали меня у дома, а я не обратил на них ровно никакого внимания!

Джик и Ведда молча за мной наблюдают.

– Где она? – спрашиваю я с надеждой в голосе. – Пожалуйста, скажите, что она тут.

– Азы здесь нет, – говорит Джик. – Ты дорог ей, поэтому Заль хочет тебя заполучить. А заодно и ее сестру. За вас назначено вознаграждение, но мы добрались до вас первыми.

– Погодите, – говорю. – Я что, заложник?

Легкие больно сжимаются, и я мучительно закашливаюсь. Моя грудь забинтована и кое-где заклеена пластырем. На мне живого места нет, но с учетом всех обстоятельств надо признать, что я чувствую себя куда лучше, чем того заслуживаю. В поле зрения появляется Илай, целая и невредимая, если не считать парочки ссадин и синяков. На ней та же униформа, в какую одеты Ведда и Джик, а ее волосы заплетены в сложную прическу.

– Джейсон, – выдыхает она с облегчением. – Наконец-то ты очнулся. Я уж было подумала…

Я захлебываюсь кашлем.

– …что ты не оклемаешься. А ты не позаботился о том, как будешь дышать наверху?