Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Высыпаны небрежной чужой рукой, так что черно-белыми брызгами разлетелись по столу и даже парочка улетела вниз в траву.
Они лежали перед её лицом бессмысленной мозаикой, а она поняла почему-то, что должна непременно уложить все эти костяшки в коробочку, ровно, очень ровненько сложить, закрыть крышкой, вот так, чтобы непременно щелкнул замок.
Домино — загадочная игра, в её детстве в эту игру погружались все, от малого до старого. Стол трясся колченогий, кряхтел от возгласов «рыба», «козел» И в этих словах никто не улавливал библейских смыслов. Козел отчуждения, например. И знак рыбы был понятен пару тысчонок лет.
Но доминошники увлеченно похрустывали костяшками и в высокие смыслы не вникали.
И она стала мысленно складывать ровненько, двухэтажиком доминушки в коробочку. Ей это было сделать непросто. Черные к черным, белые к белым. И обязательно отделить Пусто-пусто.
Почему так надо было сделать, она не знала, не анализировала, но знала — всё сложить, и чтобы закрылось, щелкнул замочек. И тогда она — свободна.
Вот такой странный образ сложился в её голове, когда она нашла дом свой пустым. Все сбежали, оставив ей на столе, когда-то обеденном рассыпанное домино.
Она встала и подошла к окну. Заняла любимую позу, упор на локоточки, подпереть щечки и гляди себе в мир. Она глядела в окно, а видела черно- белый беспорядок из костяшек.
Все-всё, сейчас она сложит, упакует, щелкнет и закроет занавес тяжелый и пыльный, опустит его наглядно, над событиями пошлого развода и сиротства своего — тоже обыденного и серого. Скучного и надоевшего.
Вот только соберет в порядок эти клавиши. Доминошки похожи на клавиши рояля. Очень схожи, но по-разному играют. На них. И в них. Как по нотам до-ми-но.
Сравнение было неожиданно веселым.
Она сунула первый ярус в коробочку. Что-то они стучали, сопротивлялись. И ронялись на пол.
Тут зазвонил ну совсем уже неожиданно телефон.
Наверное кто-то из бывшего ближнего круга хотел посплетничать с ней. Обругать его и прочие глупости.
Она заметила «Пусто-пусто».
Вот. Сейчас и уложится все — думалось ей, но телефон всё визжал.
А «Пусто-пусто» выскользнуло из пальцев под стол.
И тогда ей пришел на ум простой вопрос. И ответ тут же рядом. «Пофиг» — так всегда говорила её дочь, отвечая на любую дурную новость в ее ранней части жизни.
«Как мудро», — откликнулось в ней чувство солидарности с пофигизмом.
Она рывком взяла урну для бумаг и разом смахнула в нее и костяшки и коробочку.
— Всенепременно, — почему-то услышала одобрение. — «Пусто- пусто» еще не забудь.
Она легко нагнулась и нашла под столом доминошку. Она полетела к остальным. И все это она озвучила щелчком красивых своих пальцев. Пианистки в прошлом. Щелчок получился в ля миноре. Любимой и популярной тональности.
Стук костяшек долго еще слышался в мусоропроводе. Но он был вне музыкальной тональности.
27 августа 2019, Чёрная тетрадь.
Ловушка
Скандал в семье начался совсем неожиданно. Горьким сюрпризом. Не могли справиться с письменным столом.
Стол был никчемный, старый, но на антикварный никак не тянул, поскольку был изготовлен совсем бездарно, на обыкновенной мебельной фабрике и был просто Гостом: школярская тумба — две ножки, ящик, черное покрытие каким-то дермантином. Школьников в доме уже не было, дети выросли, а внуки обходились без письменных столов, у них были компьютерные. Этакие щеголи дорогущие, с немыслимыми приспособлениями. И без всяких тяжелых тумб.
И когда купили этот самый современный стол под компьютер, старый письменный надо было вынести из комнаты, где он благополучно отстоял лет двадцать. Скромно заняв место в углу от окна. На нем правда никто не писал, а стояли пустые цветочные горшки и лейка. Удобно, цветы — рядом, поливать. И еще мусор всякий хлам садовничий.
Когда позвонили, что стол новый доставят во второй половине дня, семейство, как положено бросилось разгребать пространство для обновки. Старый стол был приговорен к выносу на помойку.
Все были «за» и только ретро-виновник отказался уходить, покидать свой угол.
Он не пролезал в дверь комнаты. И в этом была какая-то мистика. Когда-то же он пролез в комнату, когда был новым и нужным. Он мигом проскочил в эту же дверь. Прямо и быстро.
Но сейчас как ни крутили его за тяжелые бока — он не пролезал.
Ни вверх ногами, ни с ящиками, ни без них. Он, стол, намертво уперся всеми четырьмя стоптанными некрасивыми ножками.
Глава семейства был сильно раздосадован, когда понял, что меняли дверь при последнем ремонте — и сильно сузили вход в комнату, чтобы дверь не болталась. И еще тогда ему сказали, что надо будет дверь эту каждый раз снимать с петель, чтобы вынести из комнаты что-то. Но лучше не снимать, косяк будет мешать.
— А если? — спросил глава. — Распилить, и по частям.
Шутка оказалась пророческой. Придется его распилить. Ножки укоротить. Тогда пролезет. Отец отправился очень решительно за ножовкой.
И вдруг внезапно пришел сын.
— Что за перестановки? — поинтересовался. И тут же вступился.
— Он же настоящий, деревянный. И я за ним уроки делал.
— И еще много чего происходило на этом столе до твоего рождения, — вспомнил с улыбкой отец.
— А после твоего рождения — тебя на нем пеленали. Ты лежал, и еще много места оставалось. — Мама показала рукой на краешек стола.
— Ну и что? Распилить и на вынос. Он перестал быть функциональным.
Мнения разбродились до конца дня. Новый компьютерный стол в белом картонном ящике стоял пока в ожидании места своего в этом несговорчивом доме.
И на нем поселился кот Моня. А уж Моня — это навсегда.
На кухне тихо ужинали, и уже не громкословно, и отец не тряс угрожающе ножовкой.
Было решено, что завтра позвонят бывшим ремонтникам, спецам по снятию дверей. И потом состоится вынос стола. А пока мама намыла серо- черную его поверхность, вычистила от хлама ящики.
А потом провела рукой и незаметно быстро прикоснулась к грубому дермантину губами, как бы запечатлела что-то очень важное для себя.
— Завтра — так завтра, — даже с каким-то облегчением сказал отец семье и сел к телевизору.
А Моня спокойно спал на теплой картонной коробке с новым столом. Он был старый, и давно понимал что «завтра» — это навсегда.
12 июня 2019, Белая тетрадь.
Русская печь — одна штука
Если бы ему сказали, что он