Шумяцкий, вы говорили, что это динамичная, живая, веселая картина. А тут что ни сцена, то растянутость, надуманный психологизм, фальшь. Один придурок, отрицательный персонаж, играет на гитаре, а звучит гармошка. Это как понимать? Целый час парень и девка сидят и на ромашке гадают, любит, не любит, плюнет, поцелует. Народ ходит в кино ради кинематографического действия, а тут оно отсутствует совершенно. Когда использован прием плавающего хоровода в начале, это хорошо, а потом режиссер нарочито повторяет его, и это уже плохо. Товарищ Каганович, что скажете?

— Полностью согласен! — горячо откликнулся Лазарь Моисеевич. — Фальшиво звучит в фильме о колхозе такой психологизм. Не знают ваши люди колхозов, новой деревни. Не ощущают требований простоты. А ходульности — пруд пруди.

Шумяцкий попытался оправдаться:

— Я считаю, да и на зрителях уже проверено, что эта фильма вызывает улыбки, приятные ощущения бодрости, радости. А это редкие гости в работах наших киномастеров. В качестве опыта музыкальная оперетта «Гармонь» более чем важна. Одновременно снимается с ней, и скоро мы пошлем вам другой наш опыт — фильм о джазе. Ведь нам и примера не с кого брать, ибо даже в театре нет еще ни одной советской музыкальной оперетты, комедии, буффонады.

— Вот вы и начинаете равняться на худшие образцы, — продолжал гневаться Сталин. — Нет примера? Семнадцать лет работает советское кино, а все нет примера!

— За эти годы шла работа в направлении иных жанров, — лепетал бедный Борис Захарович. — До самого последнего времени вообще невозможно было ставить в кино оперетту.

— Так вы же хозяин кино. Кто мог вам мешать?

— Многие и многое мешали. Извините за выражение, рапповцы, пролеткультовцы. Когда мы начали ставить первую музыкальную вещь — джаз «Веселые ребята», постановщиков встретили бойкотом, остракизмом, затюкали людей. Только недавно мы преодолели этот пуританизм.

— А вы крепче бейте по нему, тогда и примеров будет больше. — Сталин кулаком показал, как надо бить.

В то время вся страна следила за новостями о полярниках с погибшего парохода «Челюскин», которые дрейфовали на льдине в условиях полярной зимы и в конце весны были наконец спасены. В июне Сталин принял в Кремле семерых смелых летчиков, спасавших челюскинцев: Ляпидевского, Леваневского, Водопьянова, Доронина, Камаева, Молокова и Слепнева, — впервые в истории наградил их только что учрежденным званием Героя Советского Союза, вручил ордена Ленина. А вскоре в Кремлевском кинотеатре — новый ночной просмотр, документальный фильм о «Челюскине» режиссера Якова Посельского. Главный зритель смотрел придирчиво, иногда делал замечания:

— Копенгаген, это царство велосипедистов, долго показывают. Длинноты с разгрузкой угля. — О назойливом повторении кадров с лебедкой и деталями сказал сердито: — Опять монтаж аттракционов. Ребячья игра.

Но, когда пошли части, показывающие непосредственно события во льдах, он уже смотрел с восторгом до самого конца.

— Кто там операторы? Шафран и…

— Трояновский, — подсказал нарком кино.

— Настоящая работа. Честная, не крикливая. Именно такие ребята должны воспитываться кино. Не позеры, а упорные, боевые работники. Не позеры, не кичливые хвастунишки. Здесь прежде всего дело, а не похвальба, не зазнайство. Фильма смотрится как вдохновенное произведение. Сделана здорово, и за это спасибо работникам хроники. Правда, нельзя упускать из виду, что создали ее не операторы, а сама жизнь, героика социализма. Кинематографисты не должны поэтому приписывать успех главным образом себе. Наоборот. Однако Шафран и этот второй — молодцы!

— Они понимают, кто главный герой и что определяло успех создания фильма, — заметил Шумяцкий.

— Сколько им лет?

— Обоим где-то под тридцать.

— Говорите, рискуя жизнью, увозили отснятый материал?

— Да, товарищ Сталин, в пургу, на собаках.

— Им бы тоже Героев Советского Союза, — задумался Сталин.

— Многовато, — усомнился Киров, присутствовавший на просмотре вместе с Кагановичем, Ждановым и Постышевым.

— Тогда орден Красной Звезды обоим, — решил генсек. — И Шафрану, и Трояновскому. — Он посмотрел на наркома кино, у того на лице так и светилось: мне бы хоть какой орденок! — И вы молодец, товарищ Шумяцкий. Что-нибудь еще нам покажете?

— Второй выпуск «Ежа» вышел, товарищ Сталин.

— Валяйте.

Сатирический киноальманах Хозяин смотрел, не стесняясь смеяться, настроение зашкаливало, пожалуй, впервые после выстрела в Потешном дворце он так веселился. Жданов даже спросил:

— А не слишком ли содержание легкомысленное?

— Хорошее содержание, — возразил главный зритель. — Иначе бы подобные фильмы не были доходчивы. Молодец, товарищ Шумяцкий, надо и впредь развивать обе линии в документальном кино. И героическую, и комическую сатиру. А как обстоят дела с отдыхом у хороших советских кинематографистов?

— Открываем Дом творчества для них, специально построенную огромную усадьбу в Болшево.

— Похвально.

В следующие две недели Сталин в Зимний сад не ходил — много работы, накануне большого совещания в ЦК он весь день писал речь о Генеральном плане реконструкции Москвы, а когда завершил, с хрустом потянулся за рабочим столом и подумал, не позвонить ли Шумяцкому. К тому же из Грузии пришла на него жалоба, надо разобраться.

В девять часов вечера в Кремлевском кинотеатре собралось много народа. В первом ряду посередине в своем жестком кресле — Хозяин, слева от него — Шумяцкий, Каганович, Жданов, справа — Ворошилов, Енукидзе, председатель Комиссии советского контроля Куйбышев, за спиной — председатель Совнаркома Молотов и Орджоникидзе, совмещающий должности наркома тяжелой промышленности и председателя Высшего совета народного хозяйства. Первым делом Сталин обратился к наркому кино так грозно, что тот аж ножками засучил под своим креслом:

— Товарищ Шумяцкий, мне пришла на вас жалоба. Первый секретарь Грузии товарищ Берия пишет в письме, что вы и ваше ведомство совершенно не заинтересованы в развитии грузинского кино. Что выделяете катастрофически мало средств и кинопленки. Это так?

— Товарищ Сталин, у меня, как заверещал великий Ленин, социализм — это прежде всего учет. Так что можете ознакомиться с документами. Грузия получает ровно столько средств и пленки, сколько положено по одобренному вами плану.

— А почему вы сказали «заверещал»? — усмехнулся Сталин.

— Кто? Я?

— Да не вы, а великий Ленин.

— Я сказал: «завещал», — совсем поник Шумяцкий, и его стало жалко.

— Знаю я этих грузин как облупленных! — великодушно махнул рукой главный зритель. — Вечно прибедняются. Хоть втрое больше, чем остальным, дай им, все равно мало. Так и напишу Берии, чтобы не верещал. Ну, что будем смотреть, товарищ главный кинодел? Как вообще у вас на фронте?

— На фронте? — слегка расслабился Шумяцкий. — Наступление, товарищ верховный главнокомандующий. Ряд неплохих картин уже на выданье.

— Есть действительно великолепные фильмы, — поддержал его Ворошилов. — Например, о Донбассе «Восстание человека».

— А дряни, наподобие «Гармони», больше не ставите? — спросил Сталин.

— Не могу поручиться, что все производимые картины будут отменно хороши, — ответил Борис Захарович. — Среди них возможны одиночные случаи брака. Однако «Гармонь»