– Корнилов, Корнилов, какой злобный литературный критик, злопыхатель и циник, в тебе умирает! Тогда ты почти уничтожил Блока, теперь добрался до Гончаровой. Ты так и до Шекспира доберешься, и до Сервантеса.

– И доберусь, – сказал он решительно. – В «Дон Кихоте», например, ничего комического нет. Жестокий, палаческий роман. За то, что человек видит мир по-другому, его не просто бьют, а избивают по-нашему, по-российски, жестоко, тяжело, чтобы он встать не смог, в себя пришел не скоро, а, возможно, что и никогда.

– Точка зрения мента на мировую литературу, – прокомментировала Аня.

– А разве в этом мало человеческого? – Михаил даже немного обиделся. – Ладно, проехали. Вернее, Рыцарь печального образа проехал на своем Росинанте. Так Пушкин подходит к твоей разгадке?

– Вообще-то, подходит. Его лирический герой уж точно подходит. Так и есть в его стихах: хорошо согрешить, хорошо и покаяться. И погиб Перейкин на дуэли…

– Только вот этого не надо, – Корнилов запротестовал и даже руки поднял вверх. – Даже близко не может быть Александра Сергеевича, лучшего из русских людей, с этим нуворишем, пусть и слегка человечным, чем-то похожим на человека. Тут уж отец Макарий, прости Господи, такую чушь нагородил. Святой глаз его здорово замылился. А вообще православная церковь всегда русской литературе пакостила. У Пушкина, я слышал, тоже был какой-то надзиратель от церкви. Музу Гоголя придушили, Толстого отлучили… Пушкина со спонсором сравнивают! Нет, матушка, не бывать этому!

– Я в последнее время не понимаю, когда ты шутишь, а когда всерьез.

– Тайна сия и для меня мраком покрыта.

– А ты таким образом ничего не глушишь в себе? – Аня внимательно посмотрела Корнилову в глаза.

– Рыбу глушу, – сказал он, не отводя взгляда.

– И что это за рыба? Уж не щука ли ревности, про которую ты мне рассказывал?

– К празднику, который всегда с тобой? Так ты же сама сказала, что я теперь бодрячок, весельчак. Вот куплю себе джип, ты будешь на «Фольксвагене», обрастем вещами и предметами роскоши, поедем вокруг Европы на белоснежном лайнере… Как там у него? Хорошо согрешить, хорошо и покаяться? Нормальная жизненная позиция, вполне для меня подходящая. Будет тебе праздник в душе и народное гулянье наяву. Представь, встретимся мы с Санчо через годик, другой. Оба состоятельные, вальяжные, каждый на своей грядке отъевшийся. Начнем с ним равняться, рядиться. У кого какая машина? У какой жены больше брюликов? Какое ухо золотой серьгой больше оттянуто? У кого в доме кирпичей больше и есть ли среди них золотые?..

– Медвежонок, Медвежонок, не надо, успокойся. Что с тобой? Пойдем в спаленку? Я прогоню все твои мрачные мысли, все сомнения твои разрешу. Пойдем…

Корнилов отозвался не сразу. Не сразу отпустило его что-то тяжелое, темное, от чего просто так, по собственному желанию, не отстраниться. Но Аниному желанию оно постепенно уступало, отползало в угол тенью от кухонного шкафа.

– А дом-то нам с тобой все равно придется строить заново, – вдруг сказал Корнилов с каким-то даже торжеством.

– Это почему же? – не поняла Аня.

– Потому что придется Брежневу вернуть его царский подарок. Если произошла такая ошибка, и он оказался тебе не отцом, а посторонним человеком. Неужели ты будешь жить в чужом доме? А я уж и подавно не смогу. Какая-то двусмысленность. Я и дня здесь не проживу… Ты что, Анюта? А еще хотела меня успокаивать, возвращать к жизни и любви. Иди ко мне на ручки, чудик! Хочешь, я помогу твоему горю, не сходя с этого места. Хочешь?.. Ты очень любишь этот дом? Ну, и прекрасно! Останемся тут и будем жить, поживать и добра наживать. Я не шучу. Ничего строить не будем. Я еще лучше придумал. Будем считать, что взяли у Брежнева кредит и станем отдавать ему с процентами. Отдадим очень быстро, не волнуйся. И справим новоселье еще раз.

– И ты тогда не будешь чураться этого дома?

– Не буду.

– И это будет наш общий дом? Все будет общее? И душа, и тело…

– И недвижимость…

Тогда по холмам и долинам гуляли прекрасные и бесхитростные пастушки в одеждах, стыдливо прикрывавших лишь то, что всегда требовал и ныне требует прикрывать стыд, с обнаженною головою, в венках из сочных листьев подорожника и плюща вместо уборов.…

Сложностей оказалось больше, чем Ане казалось вначале. В четверг вечером они с Корниловым уже все обсудили. И она написала Светлане подробную инструкцию по электронной почте. Но Михаил категорически запретил передачу информации в письменном виде. По его словам, обнаружив исчезновение, преследователи Перейкиной войдут в ее дом и вскроют содержимое компьютера. И сделают это в первую очередь с почтой. А пароли и всякие прочие хитрости – для специалистов ерунда. Говорить по телефону, куда они поедут, он тоже запретил. Мало ли кому Светлане перед отъездом вздумается позвонить и о чем рассказать.

– Аня! Погаси этот радостный блеск в глазах! – пытался серьезно поговорить с ней Корнилов. – Понимаю, ты видишь в этом веселое приключение. Но приключение должно хорошо закончиться. А значит, ты должна все сделать так, как мы с тобой договоримся.

– Есть! – отвечала Аня и прикладывала руку к голове.

– Что это ты делаешь, а? – спрашивал ее Михаил.

– Честь отдаю! – отвечала Аня звонко.

– Да разве так мужу честь отдают, – театрально сокрушался Корнилов.

И детальная разработка плана откладывалась на неопределенное время по причине освоения правильной отдачи чести старшему по званию.

Аня была довольна, что благое дело по спасению Светы Перейкиной приведет ее в родные места. Отпуска этим летом у Корнилова не предвиделось. Да и Аню «Бумажный Бум» отпускать пока что не собирался. А выкроить пару деньков и прикоснуться к настоящей природе ужасно хотелось. Да и спецзадание, которое ей предстояло осуществить, наполняло ее эйфорией.

– Корнилов, ну почему сапожник всегда без сапог? – говорила ему Аня за вечерним чаем, слизывая с ложки мамино вишневое варенье. – Сделай из меня Никиту. Будем работать с тобой вместе. Понимаешь, реклама – это слишком для меня спокойно!

– Нет… Я с тобой, Аня, работать вместе не буду. Ты меня деморализуешь.

– Я буду твоим телохранителем. Никто и не заподозрит, что мы состоим в связи. А ты будешь великим учителем.

– Боюсь, что тебе это не очень понравится, – отвечал Корнилов.

– Что? Работать с тобой вместе?

– Нет. Если я из тебя Никиту начну делать. Лаской и уговорами тут точно не обойтись, – и добавил, критически окинув Аню взглядом. – Ведь, по сути, ты чрезвычайно ленива.

– Интересно, – задумчиво сказала Аня, – зачем тогда я за тебя замуж вышла?

– Она за меня замуж вышла! – возмущенно воскликнул Корнилов. – Вы только посмотрите!

– А что же, ты что ли за меня вышел, Медвежонок?