развалив их строй и заставив бежать! Всадники вечевой тысячи не успели даже вступить в бой…В тоже время царские гриди успели перебить не только отряд Дерптского епископа, обезглавив Буксгевдена (под его началом не осталось рыцарей — все они увлеченно атаковали новгородских пешцев), но и пытающихся бежать арбалетчиков! А младшие дружинники и уцелевшие лучники с балистариями уже принялись истреблять левое крыло завязших по центру крестоносцев болтами и бронебойными стрелами…

Опрокинув слабые заслоны ливонцев, полки правой и левой руки русичей обхватили немцев и пришедшую с ними чудь с флангов и тыла. И повторно разогнавшись, тяжелые гриди протаранили совершенно потерявших ход ливонцев со спины! А ведь многие из крестоносцев, увлеченно рубя пешцев-схизматиков, не успели даже увидеть новую опасность…

И ведь вся катастрофа гибели орденского войска развернулась на глазах Дитриха фон Грюнингена, наполняя его душу нестерпимой болью!

Молодой ландмейстер совершенно не имел полководческого опыта, он никогда не водил в бой более сотни воинов разом. Однако теперь он отчетливо понял, что ударить нужно было не по центру, а по одному из крыльев вражеской рати, тараня его всей кавалерией! Одновременно с тем связав большой полк атакой чуди и направив против второго конного отряда противника всех арбалетчиков под прикрытием кнехтов с длинными копьями… Тогда, возможно, исход битвы мог быть иным. Но Дитрих начал сражение привычно для германского рыцарства, рассчитывая, что легко опрокинув большой полк и заставив схизматиков бежать, орден сумеет успешно атаковать и фланги.

Как же он заблуждался…

В отчаянии фон Грюнинген обернулся назад — но на валу, обороняемому кнехтами фон Вельвена, он увидел лишь множество стягов схизматиков с вытканными на них ликами Иисуса и Девы Марии… Да еще успел разглядеть, как падают вниз последние знамена крестоносцев! И при очередном взгляде на такое далекое, но показавшееся вдруг таким близким изображение Спасителя, сердце ландмейстера дрогнуло, а мужество ему окончательно изменило. Уже не думая о все еще сражающихся, обреченных на гибель соратниках, он горько воскликнул:

— Уходим! Уходим отсюда!!!

Никто из конвоя не посмел сказать что-то против — ибо никто из уцелевших сержантов (как и последний оруженосец) не желал разделить участи братьев и полубратьев… И все они поскакали прочь, стараясь бежать от пронзительных очей Господа, все также грозно взирающего на них со стягов русичей!

… — А вот и наш Дитрих! Надо же, бежит голубчик!

Микула безмолвно усмехнулся в ответ, одновременно с тем с нежностью поглаживая холку затрофеинного жеребца, на удивление покладисто повинующегося порубежнику. Я только хмыкнул, взирая на подобные телячьи нежности, после чего, не удержавшись, спросил:

— Ты уж ему и имя ведь наверняка дал?

Северянин серьезно кивнул в ответ:

— Как же боевому другу, да без имени? Дал конечно — Бурушкой буду звать.

И вновь я хмыкнул, вспомнив про жеребца Ильи Муромца — но спросил уже совершенно о другом:

— Ну, так что скажешь на счет ландмейстера? Попробуем добыть его для базилевса — или не станем столь глупо собой рисковать? Все же семь против двух…

К моему вящему разочарованию, соратник не колебался ни секунды:

— Конечно мы его добудем!

На этих словах дружинник ткнул шпоры в бока жеребца, посылая его с места в тяжелый галоп, наперерез конвою улепетывающего ландмейтера. И мне не осталось ничего иного, как резво поскакать вслед за соратником на коне второго гонца! Посыльного, следующего от Пскова, мы перехватили на пути и «спешили» уже отработанным приемом — с отвлечением криком и последующим внезапным нападением северянина…

Пара минут разгоряченной скачки, при которой от бьющего в глаза ветра глаза начинают слезиться и в ушах свистит, а трава под ногами сливается в единый зеленый ковер — и мы практически поравнялись с бодро рысящими ливонцами! Последние, впрочем, поначалу не обратили на нас особого внимания, приняв за своих — и лишь когда мы приблизились метров на двадцать, самый глазастый из крестоносцев признал жеребца так и не вернувшегося гонца…

— Alarm!!!

Крик ливонца обратил на нас внимание всей группы — в том числе и Дитриха. И, видимо признав «новгородских посланников», последний что-то яростно прокричал — после чего к нам развернулись четверо сержантов и поскакали навстречу!

— Ну, с Богом…

Противники атакуют не стеной, а разреженной группой, парами, следуя друг за другом — и мы с Микулой разделились, полетев навстречу врагу… Первый «ход» сделал порубежник: приподнявшись на стременах, он поднял над головой трофейную секиру — и резко метнул ее с десяти шагов! Бросок вышел смазанным — топор врезался в правое плечо сержанта обухом. Вот только из обуха его торчит короткий граненый клюв… И первый из напавших на нас ворогов, сжимающий в подмышке копье, с криком боли полетел вниз!

Навстречу мне также вылетел копейщик — вот только провернуть фокус северянина с броском топора из седла (!) я не рискнул. Вместо этого оголил меч, снятый мной со второго гонца, и стал заходить слева… Но уже практически перед самой сшибкой рванул поводья вправо, уворачиваясь от укола копья! Узкое стальное жало сверкнуло на солнце, пролетев в вершке от левого плеча... В то время как сам я развернул клинок параллельно земле — и секундой спустя рубанул наотмашь! Лезвие меча перетянуло лоб слишком поздно попытавшегося пригнуться противника…

Следующий сержант, выскочив навстречу, от души встретил меня тяжелым ударом булавы, коий я едва успел принять на защиту. Но тряхнуло знатно! Сам я попытался уколоть вытянутым вперед каметингом, словно копьем — но и противник умело принял мою атаку на треугольный щит-тарже… Развернув лошадей, мы вновь рванули навстречу друг другу — и в этот раз я постарался зайти не с левого, защищенного бока, с правого, решив рискнуть! И рискнул — перехватив клинок за лезвие ближе к рукояти, я метнул его с трех метров, наклонив меч острием к животу крестоносцу! И ведь клинок реально впился в его живот, заставив полубрата дернуться от толчка и пронзившей его тело боли… Но все одно враг сумел размашисто ударить навстречу! Я чудом успел подтянуть трофейный щит к лицу — и, теме не менее, едва удержался в седле после столкновения с шестопером ливонца…

Микула меж тем, успел принять на плоскость рыцарского меча древко вражеской секиры — силы удержать блок над головой ему хватило с лихвой — после чего рубанул своего крестоносца в ответ, проскакав чуть вперед. И капетинг порубежника пробороздил спину полубрата, заставив того вскрикнуть от боли и завалиться спиной на круп своего скакуна — а северянин