Основной вопрос, который волновал Аркадия Михайловича, волновал и меня, будет ли война с Германией. В 1935 году на этот вопрос ответить было легче, чем сейчас, в 1940 году. С Германией заключен пакт о ненападении. Вместе с Германией СССР смял в гармошку Польшу. Только поляки хотели провести стратегическое маневрирование своими вооруженными силами, как вдруг оказалось, что за их спиной нет Польши. Мои руководители требовали информации об оборонном потенциале и о настроениях советских людей в отношении возможного конфликта между Германией и СССР. А эта информация нужна только для подготовки к длительным военным действиям.

Моя информация о среднем танке воспринималась как вспомогательная информация, зато информация о наличии врагов народа в партийном аппарате, правительстве и в армии заслуживала большого интереса. Удовлетворенно воспринималась информация о том, что пролетариат России и Германии не будет воевать друг с другом.

Коммунистические пропагандисты приводили примеры международной солидарности пролетариата, когда английские докеры отказались грузить вооружение, отправляемое на фронты гражданской войны в России. Не знаю, может быть, подоплека забастовок английских докеров имела совершенно другой подтекст, однако эта забастовка как раз пришлась на отгрузку вооружений. А в целях пропаганды своей идеологии даже рекламу презервативов можно использовать как доказательство мер правительства по борьбе с поджигателями бактериологической войны.

Я и сам не знал, будет ли война с Германией, но чувствовал, что будет, и в самое ближайшее время. Сам я этой войны не хотел. Это означало, что я буду отделен от страны, которая мне стала родной. Хотя люди в этой стране жили, прямо скажем, плохо, они были захвачены идеей построения общества всеобщего счастья. Признаюсь, что эта идея захватила не только меня, но и многих здравомыслящих людей во всем мире. Я не исключу, что на этой основе многие иностранные граждане не за деньги, а за идею сотрудничали с разведкой СССР. Идея – это главное. Если у СССР отобрать идею, то это будет означать крах некогда могущественного государства.

Хотя я и доверял Аркадию Михайловичу, но в интересах осторожности и по своей искренности я сказал, что войны не должно быть. Но мы должны быть готовы ко всему.

В феврале 1941 года я был вызван на срочную встречу с представителем Центра. Такая срочность была впервые за все годы моей работы в России.

В условленном месте и с опознавательным знаком меня ожидал мужчина лет примерно сорока, которого можно было принять за рабочего какого-нибудь завода.

По-русски он говорил хорошо с едва заметным прибалтийским акцентом. Разговор начал с того, что фюрер и Великая Германия высоко ценят мои заслуги на благо рейха и награждают меня серебряным знаком отличия «За верную службу». Связной показал мне коробочку с орденом: на темно-синей муаровой ленточке тевтонский крест, обрамленный серебряным венком из дубовых листьев. В центре ордена квадратная свастика. На оборотной стороне надпись: «За верную службу». Я поблагодарил за высокую награду и передал коробочку обратно.

Связной держался несколько развязно, что вызвало у меня сомнения в принадлежности его к моей разведывательной службе. В армейской разведке, или как его стали называть – абвере, служили люди, прошедшие хорошую школу военной и разведывательной выучки, способные появляться как свои люди в рабочей, аристократической и дипломатической среде.

Дальнейший разговор подтвердил мои опасения. Связной тоном всезнающего человека, допущенного к высшим государственным секретам, начал говорить о выдающейся роли немецкой нации и ее великого фюрера Адольфа Гитлера, о том, что скоро весь мир узнает о новых победах германского оружия, а поэтому мне поручается особо важное задание.

В день, который мне сообщат позднее, я должен буду подавать условные сигналы фонарем в районе, где находится танковый завод. Это обозначало то, что война начнется очень скоро, если уже сейчас решается вопрос о сигнальщиках для бомбардировщиков дальней авиации.

Не отвечая на вопросы, поставленные мне как возможному сигнальщику, я поинтересовался, какое ведомство представляет любезный господин, и какое военное учебное заведение он окончил.

После некоторого замешательства связной ответил, что он представляет имперскую службу безопасности, в военном училище не обучался, но хорошо знает обстановку в России и имеет чин гауптштурмфюрера (капитана) СС.

Насколько мне было известно, ведомство Генриха Гиммлера включало в себя криминальную полицию, государственную тайную полицию (гестапо), войска СС. Управление имперской безопасности стремилось подчинить себе специальные службы Германии, включая и военную разведку. Значит, меня перепродали другому ведомству, или абвер уже вошел в состав управления имперской безопасности.

Выслушав ответ связного, я встал и сказал, что встречаться я буду только с теми, кто знает пароль, данный мне перед отправкой в Россию, повернулся и пошел. Вслед мне раздалось шипение о том, что я обрусел и предал Германию, и что со мной разберутся по германским законам, когда вермахт будет шагать по дорогам России.

Боже, как это неприятно слышать от своего соотечественника. Я слышал, что в СС вошло много штурмовиков СА, в числе которых было много тех, кто хотел как-то выслужиться. СС знает, что я капитан, потому и послал на встречу со мной гауптштурмфюрера, не сообразуясь с тем, что представитель старого дворянского рода не будет выслушивать бредни сельского лавочника, считающего себя спасителем нации.

Через месяц на встречу со мной вышел мой старый знакомый оберст Мюллер. Он рассказал мне, что идет непримиримая борьба между абвером и управлением имперской безопасности. Трезвые головы в абвере удерживают военное командование от военного столкновения с СССР, но уже подписана директива, и те, кто противятся теории войны, отстраняются от своих должностей.

– Мы также знаем, – сказал Мюллер, – что в СССР считают дезинформацией сведения о военных приготовлениях Германии. Мы знаем друг друга не один десяток лет, я скажу прямо, что твоей информации мало доверяют, так как ты преувеличиваешь моральный дух советских людей, мобильность советской экономики, ее способность мобилизовать все силы на отпор любому нападению. По этой причине, чтобы проверить тебя мы были вынуждены отдать информацию управлению имперской безопасности. Отзыв о тебе пришел до такой степени неблагоприятный, что мне поручено самому, на месте, определиться в твоей надежности и принять соответствующие меры.

– Я так понимаю, – сказал я, – что, если ты убедишься в моей ненадежности, то на месте ликвидируешь меня?

– Нет, – сказал Мюллер, – мы должны были вместе разработать вариант твоего исчезновения из России. К нам поступила информация о принятии на вооружение нового среднего танка с противоснарядной защитой. Подняли твои старые сообщения, и оказалось, что ты сообщал об этом еще десять лет назад. Сейчас все лучшие конструкторские умы брошены на создание подобного танка. И ты нужен нам здесь.

Я рассказал ему об особенностях нового советского танка. Сравнил его с танком T-III, который достался нам совершенно случайно. Мы разобрали его по винтикам, чтобы познакомиться со всеми механизмами, которые нам интересны. Сравнение танков оказалось не в пользу T-III.