— А Петрович? — уточнил практикант Яша.

— Пусть здесь валяется, — разрешил Степцов. — Он мне, гадина, ещё за всё ответит.

И Серёга грозно сверкнул подбитым оком.

в которой колобок, ускользнув от волков, попадает в объятия лисы Алисы

19 апреля, Москва, утро-день

ДЖОННИ С АЛИСОЙ ВЫСКОЧИЛИ ИЗ-ПОД ЗЕМЛИ на станции «Улица академика Янгеля». Собачка спрыгнула из рук Алисы и рванула вперёд.

— Вася! Стой! — грозно прикрикнула девушка, набрасывая на голову капюшон ярко-красного спортивного костюма.

Топавший впереди мужик в короткой куртке (в народе такие называют «подстреленными») и чёрной кожаной кепке вздрогнул. Он оглянулся и вытаращил на Алису заплывшие глаза.

— Ну, стою, — сказал Алисе мужик. — А ты вообще кто?

— А вы кто? — растерялась Алиса.

— Я Вася, — заявил мужик.

— Гуляй, Вася, — огрызнулся Джонни и потащил Алису за руку в сторону. — Мы собачку звали.

Мужик матюкнулся и сплюнул, а парочка беглецов, смеясь, потрусила за чау-чау.

-Ну, ты придумала, — хмыкнул Джонни. — А фамилия у кобеля случаем не Иванов? Смотри, народ нынче нервный…

— Как хочу, так и называю, — настырно ответила девушка. — Кому не нравится, пусть своё имя меняет.

— На Бобика, — подсказал Джонни. И, переводя стрелки на другую тему, поинтересовался: — Слушай, кто это — академик Янгель? Чего он такого открыл, что ему целую станцию подарили? Кстати, его не Васей звали?

— Его Михаилом Кузьмичом звали, — пояснила на бегу Алиса. — Выдающийся ракетостроитель. Правда, чем выдавался, понятия не имею, он совсем секретный был при жизни. Знаю только, что за полёт Гагарина орден получил.

— Откуда нахваталась? — поинтересовался Джонни.

— У нас в университете одна преподавательница — его старая знакомая. Рассказывала, что в сорок первом он был главным конструктором на оборонном заводе. Шёл как-то на работу, решил расстояние срезать. Полез через дырку в заборе. Его патруль и задержал. Военное время, завод секретный, пропуск академик забыл… А тогда диверсантов и шпионов расстреливали на месте.

— И что? — поинтересовался Джонни.

— И всё, — пояснила Алиса. — Расстреляли.

— Как расстреляли? — растерялся Джонни. — Он же Гагарина в космос запускал!

— Чего тогда спрашиваешь? — хихикнула девица. — Местные пролетарии успели, спасли.

Они пересекли Варшавку, нырнули за собакой во дворы и, наконец, попали в подъезд унылой девятиэтажки. Лифт, как водится, не работал.

— Какой этаж? — спросил Джонни.

— Седьмой…

— Лучше бы твой Янгель лифтами занимался, а не ракетами!

Квартира, в которую студентка привела Джонни, состояла из двух ухоженных комнат, аккуратной небольшой кухни и ванной, объединённой с туалетом. Интерьерчик неброский, но уютный. Светлая стенка из разряда мебели Черноземья, спальня дубового шпона, угловой кухонный гарнитур со всякой дребеденью — микроволновкой, кофемолкой, соковыжималкой. В общем, жильё семейки полусреднего класса с буржуазными замашками.

— Ты уверена, что эту хатку через тебя не вычислят? — уточнил Джонни, с наслаждением согревая руки под струёй из крана. Он любил воду погорячее, особенно после холода, ветра, сырости. — Эти ребята сейчас носом землю роют.

— Не вычислят, — успокоила Алиса. — Я здесь теперь буду жить с одной биологичкой, мы недавно познакомились. Машей зовут. А сейчас она вообще улетела к родителям в Челябинск. Тебе повезло, что ты меня на старой квартире застал. Я там последнюю ночь ночевала. Зря только окно расколотил…

— Прямо уж — расколотил, — недовольно поморщился Джонни. — Просто треснуло.

— У тебя всё просто, — вздохнула девушка. — Ты и меня запросто в свою историю втравил. Что теперь делать, ума не приложу. Мне, между прочим, учиться надо. У меня сессия на носу. А в университет теперь не сунешься… Ты хоть толком можешь объяснить, во что я вляпалась?

— Я сначала сполоснусь, ладно? — предложил Джонни. — Мне самому толком надо уяснить, во что я вляпался.

ПОСЛЕ ВАННОЙ РАСПАРЕННЫЙ И РАЗОМЛЕВШИЙ ДЖОННИ появился на кухне в тяжёлом зелёном махровом халате.

— Мужским духом пахнет, — сообщил он. — Там и станок, и крем для бритья. Халат тоже мужчинский.

— Кажется, и в шкафу мужские вещи есть, — добавила Алиса. — Только это всё хозяйское. Здесь ведь Машины родственники живут. Когда не в экспедиции.

— Какой ещё Маши? — насторожился Джонни.

— Я же говорю — с биологического факультета, с третьего курса. Мне за старую квартиру платить накладно. Вот она и предложила жить вместе.

— Пока я себе ничего не купил, попользуюсь хозяйским, — решил Джонни. — Думаешь, тридцать седьмой размер спортивных тапочек на сорок первый легко натягивать? Ещё и бежать в твоём старом трико, которое мне по щиколотки! Не хватало для полного счастья, чтобы бюстгальтер на ходу расстегнулся… Зачем ты в него столько ваты напихала?

— Чтобы мужикам глаза отвести, — пояснила Алиса. — Когда они пялятся на раздутые груди, им уже не до деталей.

Призывно дымились две чашечки кофе. Запах растекался головокружительный. На большой тарелке веером распластались бутерброды с сыром и шпротами, в центре красовался нарезанный тонкими ломтиками помидор.

— Это всё, что есть, — виновато развела руками Алиса. — Надо было по дороге в гастроном заскочить. Да Василий с толку сбил своей беготнёй.

Мохнатый чау-чау, услыхав знакомое имя, мгновенно встал на задние лапы.

— Тьфу на тебя, — сурово сказал ему Джонни. — Ладно, пока перебьёмся. А выпить что-нибудь есть?

Как ни странно, выпить что-нибудь было. Доверчивые родственники Маши-биологички держали в квартире целый бар напитков, из которых незваный гость предпочёл початую бутылку коньяка.

— Шустовский, — довольно оценил он, поглядев на этикетку.

— Какой же шустовский, когда написано «Кизлярский»? — удивилась Алиса.

— Вот именно, — подтвердил Джонни. — Любимый коньяк Гены Шустова. Не к ночи будь помянут…

— А кто этот Гена? — поинтересовалась рыжеволосая девушка.

— Лучше тебе не знать. Ну, за знакомство!

Кизлярский коньяк — опасная штука. Даже когда его примешь «на грудь» в изрядном количестве, создаётся иллюзия, будто не пьянеешь. Так, сдуло с крыши немного шифера, в голове лёгкий сквознячок. И язык вроде не заплетается, только по нутру что-то колобродит — в хорошем смысле этого слова. Появляется лёгкость, весёлость и оптимизм в смертельных дозах. Или наоборот: грудь лопается от вселенской печали, око пробивает на слезу, а нос ищет свободную жилетку. Но опять-таки, как говаривал поэт, «печаль моя светла». Короче, коварный напиток — кизлярский коньяк.