– Кончайте! – пытался вырваться начальник волостной полиции. – Все равно убьете.

– Не спеши, – почти ласково уговаривал его лейтенант Авдеев. – Ты еще пригодишься.

Особист был доволен, что операция прошла быстро, без потерь и даже удалось взять живым Трегуба. Если с ним поработать, много интересного расскажет.

Но в спешке и трескотне выстрелов лейтенант с опозданием заметил появившийся на противоположном склоне автомобиль-вездеход «БМВ». Эти легкие скоростные машины немцы использовали как разведывательный, патрульный или связной транспорт.

Унтер-офицер, старший из экипажа, сразу оценил обстановку. Группа диверсантов НКВД напала на полицейский обоз. То, что это не партизаны, а парашютисты, унтер-офицер определил по комбинезонам, военным бушлатам, звездочках на армейских шапках и автоматам «ППШ», которых у партизан почти не было.

Связываться с НКВД было опасно – это подготовленные бойцы. Но их было всего четверо, а военный патруль на «БМВ» (тоже четверо), кроме автоматов, имел пулемет «МГ-34». С расстояния в двести пятьдесят метров он накроет русских. Унтер знал, что в случае успеха он может рассчитывать на отпуск к семье и даже подать рапорт на зачисление в офицерскую школу. Три месяца учебы, и он вернется в свой полк лейтенантом.

Возможно, так бы все и сложилось. Но битый и много чего повидавший с начала войны лейтенант Виктор Авдеев оставил в резерве старшего сержанта Олега Чепцова. Он прятался за ивами рядом с ветхим мостком через ручей.

Олег с неохотой занял эту позицию, будучи уверен, что Авдеев ему не доверяет. Видимо, такая у недоучившегося курсанта судьба – находиться на подхвате и смотреть на бой со стороны. Будучи мнительным по натуре, Чепцов считал, что над ним подсмеиваются, считают ненужным в отряде грамотеем.

Увидев вездеход, застывший в сотне метров от него и разворачивающийся ствол пулемета, Олег поднялся в рост и нажал на спуск.

Не имея достаточного опыта, но готовый к любому неравному бою, он вел огонь не слишком грамотно, длинными очередями и без упора. Автомат «ППШ», с его скорострельностью шестнадцать пуль в секунду, рассеивал беспорядочные неточные очереди.

Чепцов понял, что торопится, и, прижавшись к дереву, выпустил остаток диска более точно. Унтер-офицер, сидевший за рулем, дернулся от удара в плечо, дымил пробитый радиатор. Пулеметчик стрелял в русского сержанта, менявшего диск автомата.

Олег догадался укрыться за ивой. Но с расстояния ста метров очередь пробила не слишком толстый ствол, две пули вошли в живот. Старший сержант загнал диск в паз автомата, но следующая очередь ударила в голову, мгновенно погрузив все в темноту.

– Разворачиваемся, – уступая место водителю, приказал унтер-офицер.

Парашютисты стреляли им вслед. Пули звенели, пробивая металл, шипела продырявленная шина. Пулеметчик, перебросив свой «машингевер», тоже дал одну, другую очередь и вскрикнул от боли: пуля разбила кисть руки.

– Ходу! – торопил водителя унтер-офицер.

– Шина продырявлена!

– Нам сейчас головы продырявят.

Вездеход, заваливаясь набок, перевалил через бугор и уходил все дальше. Дымила, а затем вспыхнула дымным пламенем шина.

Сменить ее не удалось – оплавились болты. К счастью, подвернулся грузовик с солдатами из комендантской роты. Узнав, в чем дело, они помчались к месту боя.

– Русские уже ушли, – морщась от боли в плече, сказал унтер-офицер. – А если не ушли, вломят им из засады.

– Или мину сунут, – заявил водитель.

Пулеметчику ввели морфий. Он жаловался, что кисть руки, наверное, ампутируют.

– Отправишься домой к невесте. А нам вторую зиму в России встречать.

Группа Авдеева тем временем уже углубилась в лес. На одной из повозок лежало накрытое шинелью тело, свалены трофейные винтовки, пулемет, сапоги, в которых остро нуждался отряд. В другой повозке находились продукты, которые не довез до райцентра Трегуб. Увесистая туша подсвинка, соленое сало, картошка.

Бывший лейтенант Геннадий Трегуб шагал размеренным шагом, сцепив зубы. Ныла, пульсировала болью простреленная рука. Иногда конвоир дергал бечевку, на которой он вел Трегуба, и напоминал:

– Попробуй сбежать! Догоню – вторую клешню переломаю.

Начальник волостной полиции бежать не собирался. Он слишком устал, был подавлен, и даже возможная близкая смерть не слишком страшила его. Быстрее бы все кончилось…

Первый «выход в народ» оставил у комиссара отряда Зелинского совсем не тот бодрый настрой, с которым он направлялся в небольшое сельцо в сопровождении нескольких бойцов. Сначала испортил настроение партизан-проводник, успокоив старшего политрука:

– Вы не бойтесь, товарищ комиссар. Немцев поблизости нет.

– А я не боюсь, – с достоинством ответил Илья Борисович. – Иначе бы в отряде отсиживался.

– Так-то оно, конечно, так, – непонятно отреагировал проводник.

Возле клуба собралось человек пятьдесят жителей деревеньки. Но едва не половину составляли дети, даже малышня дошкольного возраста.

– А где же остальные? – невольно вырвалось у Зелинского.

– Дяла всякие, – снимая шапку, вежливо объяснил мужичок в бекеше с подстриженной бородой. – Снег вот-вот ляжет. Кто дрова заготавливает, кто сено возит, да мало ли срочных дел перед морозами.

– А вы кто, товарищ?

– Староста здешний.

– Староста? – изумился старший политрук.

Но ведь старосты – пособники оккупантов. Ему убегать подальше надо, а он народных мстителей спокойно встречает. Проводник угадал мысли комиссара и миролюбиво заметил:

– Афанасьич наш человек. Люди его уважают.

Зелинский проглотил эту неожиданность молча и начал свою речь:

– Дорогие товарищи, земляки! Позвольте мне поприветствовать вас от лица командования и передать пламенный привет.

Все дружно захлопали, особенно дети, кто-то крикнул «ура». На лицах читался неподдельный интерес, все дружески улыбались. Илья Борисович тоже заулыбался и продолжил выступление.

Рассказал, что планы фашистского командования трещат по всем швам. Держится и сражается более года осажденный Ленинград, героически бьются защитники Сталинграда. Враг отброшен от Москвы и больше не рискует соваться к столице своей поганой свиной мордой. В тылу врага ведут активную войну народные мстители – партизаны. Покоя фашисткой нечисти нет нигде.

В таком духе комиссар Зелинский говорил минут сорок. Привел примеры подвигов отважных танкистов, летчиков, моряков, снайперов, которые безжалостно уничтожают врага.

В какой-то момент разгоряченный своей речью Илья Борисович перевел дыхание и сделал короткую паузу. Будучи опытным оратором, старший политрук вдруг заметил, что слушают его невнимательно. Уловил обрывки негромких фраз, совсем не относящихся к высокой теме патриотизма: