месте в течение нескольких дней и даже недель. Противогаз уже не мог защитить от него. Горчичный газ разъедал резину и кожу, просачивался сквозь несколько слоев ткани. Один человек мог принести на подошвах своих ботинок достаточное количество отравляющего вещества, чтобы временно ослепить всех своих товарищей по окопу. Кроме того, запах горчичного газа можно замаскировать другими газами. Иногда немцы маскировали горчичный газ ксилилбромидом, слезоточивым газом с запахом сирени, так что военной весной случалось, что люди в ужасе бежали, когда ветер приносил аромат цветущих сиреневых кустов.

Это далеко не все газы и яды, разработанные в кипучих и жестоких лабораториях Первой мировой войны. Были еще и чихательные газы, и порошки мышьяка, и не менее дюжины газов слезоточивых, и всевозможные их сочетания. Французы наполняли артиллерийские снаряды цианидом – исключительно из злобы, как выяснилось, потому что получающиеся пары оказались легче воздуха и немедленно улетали. К 1918 году в типичном артиллерийском обстреле, направленном через линию фронта как на восток, так и на запад, насчитывалось почти столько же газовых снарядов, сколько и взрывчатых[406]. Германия, всегда отличавшаяся логическим до бесчеловечности ведением войны, обвиняла во всем Францию и добивалась все новых и все более отчаянных изобретений. Химики, подобно спекулянтам, охотящимся за низкими ценами, считали, что ценой жалких десятков тысяч жизней смогут спасти гораздо большее число людей. Британия выражала праведное возмущение, но тоже участвовала в этой гонке, чтобы не отстать от врага.

Жена Фрица Габера всего этого не вынесла. Клара Иммервар была детской любовью Габера. Она стала первой женщиной, получившей докторскую степень по химии в Университете Бреслау. Выйдя замуж за Габера и родив ему сына, превратившись в забытую всеми домохозяйку, она все дальше отходила от науки и все глубже впадала в депрессию. Работа мужа с отравляющими газами вызвала у нее еще более безнадежное отчаяние. «Она стала считать отравляющие газы не просто извращением науки, но и признаком варварства, – объясняет биограф Габера. – Они возрождают пытки, о которых человечество, по его словам, давно забыло. Они разрушают и разлагают ту дисциплину [т. е. химию], которая принесла в жизнь новые возможности»[407]. Она просила, призывала, наконец, пыталась заставить мужа отказаться от работы с газами. Габер сказал ей то же, что он говорил Гану, добавив для полноты картины, что с точки зрения такого патриота, как он, в мирное время ученый принадлежит всему миру, но во время войны – только своей стране[408]. Рассерженный, он отправился на Восточный фронт руководить газовой атакой. Той же ночью доктор Клара Иммервар-Габер покончила с собой.

Дарданелльская операция союзников началась 25 апреля 1915 года. Суровый, спускающийся к югу Галлипольский полуостров обращен западным берегом к Эгейскому морю; к востоку от него, за узким проливом Дарданеллы – древние и лорд Байрон знали его под названием «Геллеспонт», – находится азиатская часть Турции. Захват полуострова давал контроль над Дарданеллами, затем над расположенным над ними Мраморным морем, затем над узким Босфорским проливом, отделяющим Европу от Азии, затем над Константинополем, – а там и над Черным морем, в которое впадает Дунай. Все вместе складывается в огромный обходной маневр, направленный против Центральных держав. Таковы были планы Дарданелльской операции британского военного кабинета, подзуживаемого Уинстоном Черчиллем. Турки, которым принадлежал полуостров, при поддержке немцев оказывали операции сопротивление с использованием пулеметов и гаубиц.

Одна австралийская, одна новозеландская, одна французская колониальная и две британские дивизии высадились на Галлиполи и захватили узкие прибрежные плацдармы. Вода у одного из этих плацдармов сначала побелела от пены, как на бурных порогах, – турки выпускали с крутых скал над берегом по десять тысяч зарядов в минуту. Затем вода стала густой и красной от крови. Географические условия, ошибки и шесть турецких дивизий под искусным немецким командованием исключили возможность какого бы то ни было эффективного продвижения вперед. К началу мая, когда для пополнения сил союзников прибыли гуркхские стрелки британской армии и еще одна французская дивизия, обе стороны уже вырубили в каменистой почве траншеи.

Неподвижное противостояние продолжалось и летом. Искренне надеясь на лучшее, командующий союзными силами сэр Ян Гамильтон, уроженец Корфу, литератор, раненный в руку в Англо-бурской войне, запросил подкрепления. Тем временем военный кабинет был реорганизован, и Черчилля из него изгнали; кабинет неохотно согласился удовлетворить просьбы Гамильтона и отправил ему еще пять дивизий.

В их числе отплыл и Гарри Мозли. Он был теперь офицером сигнальной службы 38-й бригады 13-й пехотной дивизии, входившей в «Новую армию» лорда Китченера, набранную из полных энтузиазма, но неопытных гражданских добровольцев. 20 июня Мозли телеграфировал матери из Гибралтара: «Пункт нашего назначения более не вызывает сомнений»[409]. 27 июня в Александрии он составил завещание, в котором оставлял все свои средства – 2200 фунтов – Королевскому обществу исключительно «на развитие экспериментальных исследований в патологии, физике, физиологии, химии или других отраслях науки, но не чистой математики, астрономии или иных отраслей науки, направленных лишь на описание, каталогизацию или систематизацию»[410].

В Александрии была «жара, полно мух, туземных войск и австралийцев»[411], а неделю спустя они отплыли к мысу Геллы на южной оконечности Галлипольского полуострова, где была сравнительно безопасная бухта, расположенная далеко за линиями окопов. Здесь они могли привыкнуть к боевым условиям, напоминавшим о себе в виде артиллерийских обстрелов, так сказать, Европы, которые вели через Дарданеллы турецкие батареи, установленные на азиатском берегу. Когда солдаты купались в бухте, часовой, дежуривший наверху, подавал трубой сигнал о приближающемся снаряде. Сколопендры и песок, Гарри, раздающий своим подчиненным хлородин[412] в качестве средства от сильнейшей амебной дизентерии, которой заражались на пляже все без исключения, Гарри в шелковой пижаме, раздающий восхитительное черничное варенье из деревни Типтри, присланное ему матерью. «Единственное, что придает жизни интерес, – это мухи, – писал он ей. – Не комары, а именно мухи, днем и ночью, в воде и в пище»[413].

К концу июля дивизии переправились на Лемнос для подготовки ко вспомогательному вторжению. Предполагалось разделить полуостров, захватить высоты и обойти турецкие линии с фланга в направлении мыса Геллы. Безлунной ночью Гамильтон тайно отправил двадцать тысяч человек в переполненные траншеи на пляже, названном «Анзак»[414], расположенном на середине полуострова, и турки об этом не узнали. Оставшиеся силы, около семнадцати тысяч солдат Новой армии, высадились на берег в бухте Сулва, к северу от Анзака, 6 августа 1915 года и встретили очень слабое сопротивление.

Когда турки узнали об этом вторжении, они направили новые дивизии форсированным маршем вдоль полуострова. Задачей 38-й бригады – точнее, того, что