Голос Лили-отражения становился все злее. Часть ее ярости передавалась Лиле настоящей. Ярость затапливала разум, клокотала в горле. Темное безумие, плещущееся в глазах отражения, хотело рвать зубами всякую тварь, что покусится на ее счастье.

– Но ведь меня обвинили! Меня судили, и…

– И признали невиновной, – перебил вкрадчивый голос. – Да и кто сфабриковал обвинение? Родня этого похотливого козла?! – отражение нетерпеливо дернуло подбородком в сторону мертвого Кости. – Они никогда тебя не ценили. Твое счастье их раздражало. Не удивлюсь, если это они познакомили Костю с той шалавой…

Отражение качнулось вперед, выступило за пределы амальгамы. Невесомая рука легла Лиле на плечо. Отражение склонило голову набок, касаясь ее виска макушкой. Это было чертовски странным. Пожалуй, самым странным из того, что Лиле доводилось видеть даже в последние, крайне насыщенные часы. Собственный двойник обнимал ее, и обе они отражались в зеркале.

– Ты ни в чем не виновата. Они считают, что ты сделала это во сне, и мы не станем их разубеждать. Ты – самое лучшее, что случалось с этим неблагодарным мешком дерьма. Он должен быть счастлив, что умер от твоей руки!

Отражения в зеркале синхронно кивнули. Отражение в комнате ласково поцеловало Лилю в щеку, языком снимая слезинку.

– Мне надо было умереть вместе с ним, – всхлипнула Лиля. – И зачем меня только откачали?

– Ну-ну, что ты такое говоришь?! Прекрати сейчас же, слышишь? – отражения, все три, погрозили Лиле пальцем. Тремя одинаковыми пальцами. – Ты собиралась провести Вечность с человеком, который трахал другую женщину у нас дома?! На этой самой кровати?! Да он не заслуживает даже взгляда твоего! Он недостоин целовать твои ноги! Казанова недоделанный!

Отражения в зеркале обернулись к кровати и звонко сплюнули.

– Перестаньте, – жалостливо взмолилась Лиля. – Мне неприятно! Так ведь нельзя!

– А драть уличную девку на супружеском ложе можно? – взъярилось отражение. – Сколько раз они трахались здесь, смеясь над тобой? Десять? Двадцать? Сто? А сколько раз он драл ее в палатке, на этих его туристических слетах? Да, черт возьми, были ли вообще эти туристические слеты?!

– Хватит! – Лиля зажмурилась, стиснула зубы.

– Вот именно! Хватит защищать предателя, который не стеснялся хранить дома фотографию любовницы. В рамке. В изголовье кровати.

– Не-е-е-ет… – прошептала Лиля.

– Да, – жестко обрубило отражение.

Оно взяло Лилю за плечи, развернуло, подталкивая к тумбочке с ночной лампой. Там, на подножке из плотного картона, стояла простенькая рамка пятнадцать на двадцать. Привычная деталь интерьера, незаметная в обычные дни и ставшая такой важной сейчас. Запах газа усилился. Слабыми руками Лиля обреченно взяла рамку.

– Это наше фото! – с облегчением выдохнула она. – Наше! Мы с Костей три года назад фоткались в парке аттракционов!

– Подруга, он, конечно, тупой, но не настолько, – в голосе отражения прорезались нотки усталого мудрого сожаления. – Разбей ее.

Лиля с жалостью смотрела на фото. Два счастливых смеющихся человека на фоне разведенных мостов. Символично, ведь смерть и в самом деле развела их по разным берегам. Отражение было безжалостно.

– Прекрати цепляться за то, чего больше нет. В твоей кровати мертвый человек, который сам разрушил свое счастье. Улыбки и смех, которые вы делили на двоих, похоронены вместе с ним. Ну же, разбей рамку!

Последнюю фразу оно прокричало, и Лиля, скорее от испуга, швырнула рамку об пол. Стекло лопнуло, треснули деревянные рейки. Лиля подняла искореженную рамку, аккуратно избавилась от осколков. С хрустом разломала ее пополам. Пальцы сразу ощутили, что лист плотнее, чем должен быть.

– Два, – услужливо подсказало отражение. – Там два листа.

Сдвигая верхнее фото, Лиля подумала, что похожа на игрока в покер, вскрывающего карты, не зная еще, что послала ему судьба. Показался вихрастый бородатый профиль. Глядя в камеру, Костя губами прижимался к своей шлюхе. Та улыбалась и жмурилась, как довольная кошка. Тонкие пальчики зарылись в волосы ее мужа.

– Видишь, как они счастливы? Твари…

Отражение со спины обвило Лилю руками, положило подбородок в ложбинку между шеей и плечом. Его дыхание обжигало. От него веяло дымом и палеными волосами.

– Я думала, ты сразу ее узнаешь. Думала, выцарапаешь ей глаза еще в лаборатории. Тогда ничего этого бы не случилось. А теперь ты застряла здесь, потому что твой самый страшный кошмар – это она.

Лиля вскрикнула, разрывая ненавистное фото. Два неровных обрывка спланировали на кровать. С одного из них на Лилю с презрением и превосходством смотрела Света.

Сама собой отодвинулась дверца шкафа. Блеснула металлом боковая стенка сейфа. Лиля нехорошо улыбнулась. Незадолго до смерти ее муж прикупил карабин и патроны к нему. Много-много патронов!

Тварь визгливо захохотала. В ней уже почти ничего не осталось от Виталия. Одежда, порванная развитыми мышцами, висела лохмотьями. Алые ожоги пятнали кожу, вздувались волдырями, лопались, истекая прозрачной сукровицей. Зубы разрослись до нереальных размеров, так, что не закрывались громадные челюсти. Остатки лица съехали выше и напоминали красную кардинальскую шапочку, сдвинутую на затылок.

Уворачиваясь от непропорционально длинной лапы, Света упала на пол. Когти тут же заскрежетали у ее ног, полосами сдирая старый линолеум. Света попятилась, вскочила, чтобы бежать, но тварь оказалась проворнее. Сбив девушку с ног, она склонилась над ней, капая слюной.

– Я не должен останавливаться! – пролаял-провыл Виталий. – Я выйду отсюда! Выйду! Выйду-у-у-у-у-у!

Он завыл, опрокинув морду в потолок. И сдавленно тявкнул, когда в живот ему воткнулось костлявое плечо Кирилла. Зубастый уродец опрокинулся навзничь, а Кирилл по инерции прокатился пару метров. Он вскочил на четвереньки, не зная, что делать. Засомневался. Это промедление едва не стоило ему жизни.

Жесткие суставчатые пальцы оплели горло Кирилла, защелкнулись капканом. Стиснули так, что глаза на лоб полезли. Он почувствовал себя тюбиком зубной пасты, из которого выдавливают остатки. Кирилл затрепыхался и понял, что ноги его не достают до пола. Шейные позвонки хрустнули, вытягиваясь. Кирилл вцепился в мосластые лапы. Подтянулся, чтобы с хрипом всосать в легкие хоть глоток воздуха. В бессилии он попытался ударить тварь по морде, но не достал ей даже до плеча.

Существо менялось на глазах. Волдыри лопались, распространяя тошнотворный мясной запах. Мышцы наливались тугой мощью. В крохотных злобных глазках плескались ненависть и смерть. Без остановки росли и загибались зубы. Белые, смертоносные – от одного их вида живот Кирилла скручивали судороги, как будто внутренности уже терзали острые костяные крючья.

Разум Светы панически верещал, требуя убираться отсюда как можно скорее. Она бы и сбежала. Даже несмотря на самоотверженный поступок Кирилла. Или, скорее, самоубийственный? Но мягкий толчок в руку привел ее в чувство. Она посмотрела вниз, на свою ладонь, и увидела нож.