Я обнял ее одной рукой.

— А ты можешь мне сделать амулет, чтобы защищал меня в моих снах?

— Если бы ты был верующий, то да.

— А я уже обращаюсь, и чем дальше, тем больше. Прости, что сделал тебе больно.

— Ничего. — Она поцеловала меня в мочку уха. — Я знаю один способ — все как рукой снимает.

Способ оказался весьма действенный.

Я открыл глаза и увидел узкий луч раннего утреннего солнца. В луче плясали пылинки. Епифания лежала рядом, из-под одеяла выглядывали ее коричневое плечико и худенькая рука. Я сел, откинувшись на подушку, и потянулся за сигаретой. Луч разделил кровать на две половины, тоненьким золоченым шоссе прочертил топографию наших тел.

Я наклонился и поцеловал спящие глаза Епифании.

И тут раздались громовые удары в дверь. Только полицейские объявляют о себе таким грохотом.

— Эй, Ангел! Открывай!

Стерн.

Епифания испуганно распахнула глаза. Я прижал палец к губам.

— Кто там? — прохрипел я, как будто со сна.

— Лейтенант Стерн. Открывай давай, да поживее.

— Сейчас, сейчас.

Епифания села в кровати, перепуганными, сумасшедшими, непонимающими глазами уставилась на меня.

— Полиция, — шепнул я. — Не знаю, что им надо, наверно, просто вопросы задать. Ты можешь тут посидеть.

— Ну долго еще? — проревел Стерн.

Епифания замотала головой и в два прыжка умчалась из комнаты. Запихивая ногой под кровать ее разбросанные вещички, я услышал, как тихонько закрылась дверь в ванную. Стерн не жалел кулаков и лупил без передышки. Я взял ее раскрытый чемодан и сунул в шкаф на верхнюю полку под собственные пустые кофры.

— Иду, иду! — крикнул я, натягивая мятый халат. — Иду! Не надо дверь ломать!

В гостиной на спинке дивана обнаружился чулок. Я обвязал его вокруг пояса под халатом и открыл дверь.

— Свершилось, — фыркнул Стерн, проталкиваясь внутрь мимо меня.

За ним следовал сержант Деймос, облаченный в оливковый костюм из быстросохнущей ткани и соломенную шляпу с полосатой ленточкой. Стерн остался верен мохеровой паре, но на этот раз был без своего плаща.

— Посмотришь на вас, ребята, и сразу видно: весна, — сказал я.

— А ты все спишь?

Стерн сдвинул на затылок шляпу с темными пятнами пота и окинул взглядом комнату:

— Тут, что, драка, что ли, была?

— Встретил вчера дружка боевого, пошумели малость.

— Как люди-то живут, а, Деймос! Ночью — гулянки, на работе — виски, спи — не хочу. А мы с тобой, как дураки, в полицию пошли. И как зовут этого твоего дружка?

— Эзра Паунд.

— Эзра — имя-то какое-то деревенское. Фермер, что ли?

— Нет, запчастями торгует в Айдахо. А сейчас домой улетел. Утром сегодня был рейс из Мичигана, так он в пять утра собрался — и в аэропорт.

— А не врешь?

— Вам — никогда! Лейтенант, если я сейчас не выпью кофе, мне каюк. Ничего, если я кофейник поставлю?

Стерн присел на ручку кресла.

— Валяй, нам-то что: бурду сваришь — в унитаз выльем.

И тут, как по сигналу, что-то грохнуло в ванной.

— Там, что, есть кто-то? — поинтересовался Стерн, тыча большим пальцем в сторону двери.

Дверь отворилась, и на пороге возникла Епифания с ведром и шваброй. На ней был рабочий халат, волосы собраны в узел и покрыты каким-то грязным лоскутом. Она ссутулилась и шаркала ногами, как столетняя старушенция.

— Все, миста Ангел, в ванне все, — уныло прогундосила она, глотая половину звуков, прямо как настоящая негритянская карга. — У вас гости, да? Я тогда сейчас пойду, а потом вернусь, ладно?

— Хорошо, Этель. — Я едва сдержал улыбку, когда она в той же манере прошкандыбала мимо меня. — Я скоро ухожу, ты тогда сама откроешь, когда захочешь.

— Хорошо. — Она причмокнула губами, словно водворяя на место беглый зубной протез и двинулась к двери. — Доброе утро, жентмуны. Простите, что помешала.

Стерн взирал на нее, разинув рот. Деймос замер на месте и только скреб в затылке. Я затаил дыхание: заметят или нет, что она босиком? Фу-у, обошлось. Епифания благополучно исчезла за дверью.

— Господи, прям как с пальмы слезла, — пробормотал Стерн. — Зря их тогда освободили. Сидели бы на плантациях…

— Напрасно вы так. Этель у меня молодец, — отозвался я из неглубокой ниши на кухне, где я как раз наполнял кофейник. — Она не Эйнштейн, конечно, но дом держит в порядке.

Сержант Деймос осклабился:

— Правда, лейтенант, должен же кто-то и толчки чистить.

Стерн с усталым отвращением оглядел своего напарника. Очевидно, он держался мнения, что того самого неплохо было бы сослать на подобные работы. Я прибавил огонь на двухконфорочной плите:

— Ну что у вас за дело ко мне?

Я опустил в тостер кусок хлеба.

Стерн встал с дивана, прошел в холл и прислонился к стене рядом с холодильником.

— Тебе знакомо имя Маргарет Крузмарк?

— Слыхал.

— Что ты о ней знаешь?

— Да то, что в газетах писали.

— А именно?

— Дочь миллионера. Ее убили на днях.

— А еще?

— Я же не могу каждое убийство расследовать. У меня своих дел по горло.

Стерн переступил ногами и возвел глаза к потолку.

— Когда ж ты ими занимаешься? Когда проспишься?

— А это что? — поинтересовался из соседней комнаты Деймос.

Я выглянул в коридор. Деймос стоял над открытым дипломатом и рассматривал карточку, которую я нашел на столе у Маргарет.

Я улыбнулся:

— Это приглашение на конфирмацию моего племянника.

— А почему не по-нашему написано?

— Это латынь.

— У этого все по-латыни, — не разжимая губ, заметил Стерн.

— А эта штука наверху что значит? — спросил Деймос, указывая на перевернутую пентаграмму.

— Вот сразу видно, что вы не католики. Это орден Святого Антония. Мой племянник у них служка.

— Вроде такая штука у Крузмарк на шее висела.

Мой тост выскочил из тостера, и я щедро намазал его маслом.

— Ну и что? Может, она тоже была католичкой.

— Эта? Ну уж нет, — сказал Стерн. — Эта, скорей уж, язычницей была.

Я захрустел тостом.

— Пусть так, только что вам до нее? Вы же Ножкой занимаетесь?