Феликс не был столь неискушенным мужчиной, как полагала его умная сестра, проявляя в этом случае умилявшую Феликса наивность. За прошедшие годы у него в разных концах света было множество женщин. С грубостью солдата, с высокомерием саиба, он придавал мало значения этим связям, хотя по поводу прелюбодеяния как такового порой испытывал уколы совести. Феликс всю жизнь ходил в церковь и причащался, придерживаясь той бездумной, не трогающей душу христианской веры, в которой был воспитан и которая смутно связывалась в его сознании со службой отечеству и королеве. Он знал, что нехорошо спать с женщиной, на которой ты не женат, однако же почти каждому мало-мальски серьезному искушению поддавался, особенно в жарких странах. Но где-то в глубине души он хранил намерение в конце концов жениться на англичанке; и из этого-то намерения постепенно возникла его безнадежная любовь к Энн.

Впрочем, была ещё Мари-Лора Обуайе: Феликс надеялся, что в вопросе о Мари-Лоре ему удалось сбить Милдред со следа, потому что Милдред, стоило ей забрать что-то в голову, уже не оставляла человека в покое, а Мари-Лора и без того заботила Феликса. Он познакомился с ней в Сингапуре, где она работала во французском консульстве, а он состоял советником по разведке при командующем. Феликс бегло говорил по-французски и, когда не бывал в командировках в Австралии, в Индии или в Гонконге, проводил много времени с членами французской колонии. Мари-Лора увлеклась им с первого взгляда. Феликс, привыкший иметь успех у женщин, сперва как-то даже не замечал её. Изредка он приглашал её, как и некоторых других девушек, потанцевать у Пренса, или поплавать в бассейне Танглин, или выпить в «Кубрике», или пообедать у Рэффла, и они острили по-французски на всевозможные темы, в том числе и по поводу её увлечения, о котором она, к счастью, оказалась способна говорить с иронией. И вообще она, несомненно, была умна и понятлива.

Потом ему всерьез захотелось с ней сойтись. Сперва возникли затруднения — она жила в одной квартирке с машинисткой авиалинии «Сабена», большой домоседкой, а он — в общежитии старшего офицерского состава, которым ведала строгая дама, заместительница начальника военного госпиталя, сама в чине полковника. Наконец машинистка уехала в отпуск, и Феликс получил то, чего хотел. Это его потрясло. Овладев Мари-Лорой, он сразу увидел её в новом свете. Ее трогательная красота и нежность в сочетании с тем, как умно она с ним обходилась, её тонкое понимание стратегии и тактики любви — все поразило его и стало приковывать. А потом возникли опасения.

Этот период, в течение которого окончательно выяснилось, что Феликс уезжает из Сингапура, сверкал в его памяти почти невыносимо яркими красками. Что-то было в нем дурманящее, что-то не в меру пряное. Казалось, будто в то время всегда стояли жаркие лунные ночи, светло было, как днем, и он, слегка пьяный, в белом костюме, все бродил с Мари-Лорой по бесконечным садам, где фонарики свисали с ветвей плюмьерий, чьи огромные, похожие на лотос цветы лили крепкий, словно осязаемый, аромат, привлекавший белых мохнатых бабочек величиной с воробья. Или он бесконечно лежал с Мари-Лорой на её постели — машинистку «Сабены» пришлось теперь посвятить в тайну, — пока за окном лил всесокрушающий дождь, и капли пота стекали с их ненадолго разомкнувшихся тел. Феликс вспоминал это время с восторгом, с волнением, но и настороженно. Ни разу ещё он так полно не отдавался во власть женщины. Это не дело.

За все время он не сказал Мари-Лоре ничего такого, что позволило бы ей считать их связь более чем мимолетным эпизодом; и только благодаря её умной мягкости и такту не чувствовал себя подлецом. Но он понимал, что поведение его было достаточно красноречиво, и знал, что она надеется. Когда пришло время отъезда, у него не хватило духу убить эти надежды. Они расстались, как расстаются до новой встречи; и когда Феликс ругал себя за то, что ввел её в заблуждение, не к месту проявив доброту, он не был уверен, что за этой заботой о её чувствах не скрывается его собственное глубоко запрятанное желание когда-нибудь, где-нибудь снова встретиться с Мари-Лорой. Тут он качал головой и решал, что нужно быть тверже. Он вовсе не намерен прочно связать себя с француженкой. В сущности, думалось ему, он не любит Мари-Лору, не любит спокойно, глубоко, всей душой, как мог бы любить англичанку. Какая-то грань его существа вообще не способна к общению с Мари-Лорой. И это возвращало его к проблеме Энн, проблеме, которая за время его отсутствия прошла ещё несколько стадий и сразу поглотила его внимание.

Уезжая из Сингапура, Феликс был почти уверен, что следующее назначение получит в Индию. Его намечали на пост военного советника при верховном комиссаре Соединенного Королевства в Дели, офицера связи с индийской армией, который защищал бы интересы британских гуркхов в Индии и наблюдал за отношениями между Индией и Непалом. Работа эта его привлекала. Как полковник разведки, он уже побывал в штаб-квартире британских гуркхов в Индии, в старом Барракпурском военном городке в Калькутте, и поездка эта пленила его воображение как человека и солдата. Он думал об Индии с удовольствием, а узнав вскоре после возвращения в Англию, что Мари-Лора добилась перевода во французское консульство в Дели, испытал смешанные чувства, из которых отчетливее всех была досада. Впрочем, он быстро простил её, но к тому времени его уже гораздо сильнее заботила Энн, и образ Мари-Лоры начал бледнеть.

Послушный наставлениям Милдред, он попытался трезво оценить ситуацию, от исхода которой зависела его судьба. Уйдет Рэндл или останется? Или всем назло уйдет только отчасти, исчезнет, но не совсем? Если он уйдет открыто, безоговорочно, бесповоротно, Феликс сможет действовать. Иначе он будет вынужден колебаться и выжидать. Мысль о том, чтобы украсть чужую жену, страшила Феликса. На это он не был способен. Если муж её бросит, тогда другое дело. А если нет?

Непрерывно подстегиваемый сестрой, бедный Феликс просто терял голову. После последнего, самого обнадеживающего отъезда Рэндла в Лондон он чувствовал, что не может ни видеться с Энн, ни жить, не видясь с нею. Он решил не ехать в Индию. Он чувствовал, что должен быть на месте и наблюдать. Его не покидало смутное, но до крайности утешительное ощущение, что он нужен Энн, что она не хочет, чтобы в такое время он был за тридевять земель. Может наступить минута внезапного раскола, решающая минута, когда он должен быть здесь, во всеоружии, чтобы использовать свое преимущество. При том, как пока обстояли дела, он не был готов к грубой атаке на Энн, но он был готов к тому, чтобы косвенно, оставаясь поблизости, все время напоминать о себе.

Должность в Уайтхолле нашлась для него легко, через одного высокопоставленного знакомого. Он ещё не дал окончательного согласия, но теперь знал, что ему делать. Управление военного секретаря было для него, конечно, своего рода тупиком, а должность, о которой шла речь, — спокойным местечком, припасенным для людей обеспеченных и не слишком честолюбивых. С одной стороны, это было обидно. Однако Феликс, по-прежнему влюбленный в армию, теперь уже не был особенно влюблен в собственную карьеру. Во время войны он командовал ротой в Италии, а до отъезда в Сингапур, на нестроевую работу, командовал батальоном. Но он уже знал, что командовать бригадой не будет никогда. Он слишком долго пробыл на штабной службе, да и по личным качествам не подходил для командира бригады. Он вообще не умел ладить с нужными людьми. Это разочарование, поначалу очень горькое, он уже успел переварить и убедил себя, что раз истинное желание его неисполнимо, то не так уж и важно, чем заниматься. А его крепнущее чувство к Энн, к тому же воспринимаемое как долг, решило дело.