— И мы, конечно, все ещё были в состоянии войны с англичанами в то время, — сказал актёр.

Кавалли был восхищён тем, что Адамс не только выучил свои слова, но и изрядно покопался в учебниках.

— Правильно, господин президент, — сказал архивист. — И когда британский флот появился в Чесапикском заливе, государственный секретарь Джеймс Монро приказал, чтобы документ был перемещён ещё раз. Поскольку, как вы, несомненно, знаете, господин президент, именно государственный секретарь отвечает за сохранность документа, а не президент.

Ллойд Адамс действительно знал, но не был уверен, знает ли президент, поэтому избрал наиболее безопасный путь:

— Да что вы говорите, господин Маршалл? Тогда, наверное, сегодня здесь должен быть Уоррен Кристофер, а не я.

— Государственный секретарь был столь любезен, что посетил нас вскоре после того, как вступил в должность, — ответил Маршалл.

— Но он не стал больше перемещать документ в другое место, — сказал актёр. Маршалл, Кавалли, лейтенант и врач почтительно засмеялись, и архивист продолжал:

— Монро, обнаружив продвижение англичан к Вашингтону, отправил Декларацию в плавание по Потомаку до Лисбурга в Виргинии.

— Это было 24 августа, — сказал Адамс, — когда они сровняли Белый дом с землёй.

— Совершенно верно, — заметил Маршалл. — Вы хорошо информированы, сэр.

— Честно говоря, — сказал актёр, — это постарался мой специальный помощник Рекс Баттеруорт.

По выражению лица Маршалла стало ясно, что ему знакомо это имя, однако Кавалли показалось, что актёр слегка переиграл в этом эпизоде.

— В ту ночь, — продолжал Маршалл, — когда Белый дом полыхал ярким пламенем, Декларация благодаря предвидению Монро уже была в Лисбурге и находилась в безопасности.

— И когда рукопись вернулась в Вашингтон? — спросил Адамс, который сам мог бы назвать архивисту точную дату.

— Довольно нескоро, сэр. Только 17 сентября 1814 года, если точно. С тех пор Декларация находится в столице, если не считать поездки в Филадельфию на празднование столетнего юбилея и пребывания в Форт-Ноксе[18]во время Второй мировой войны.

— Но не в этом здании, — сказал Адамс.

— Да, господин президент, вы правы и на этот раз. Она сменила несколько мест, прежде чем оказалась здесь. И худшим среди этих мест было Патентное бюро, где она годами висела напротив окна под солнцем, что привело к необратимой порче пергамента.

Билл Орейли стоял в углу, вспоминая, сколько часов работы потребовалось от него и сколько копий ему пришлось уничтожить на подготовительном этапе из-за этой несусветной глупости. Он клял на чем свет всех, кто когда-либо работал в этом самом Патентном бюро.

— Сколько она провисела там? — спросил Адамс.

— Тридцать пять лет, — сказал Маршалл со вздохом, который свидетельствовал, что он не меньше Долларового Билла был раздосадован безответственностью своих предшественников. — В 1877 году Декларация была переведена в библиотеку Государственного департамента. В то время не только было распространено курение, но там находился также открытый камин. И могу добавить, что здание было уничтожено огнём всего лишь через несколько месяцев после того, как оттуда вывезли рукопись.

— Да, пронесло, — сказал Адамс.

— После окончания войны, — продолжал Маршалл, — Декларация была изъята из Форт-Нокса, доставлена в пульмановском вагоне назад в Вашингтон и помещена в Библиотеке конгресса.

— Надеюсь, там её больше не выставляли под солнцем, — сказал Адамс, и в этот момент у Кавалли зазвонил телефон.

Кавалли отодвинулся в угол и слушал, как режиссёр говорил ему:

— Мы на исходном рубеже и готовы приступить по вашему сигналу.

— Я позвоню, когда ты мне понадобишься, — коротко сказал ему Кавалли, выключил телефон, вернулся к группе и стал продолжать слушать архивиста:

— …в витрине из термостойкого стекла, снабжённой фильтром для защиты от пагубного воздействия ультрафиолетового излучения.

— Восхитительно. А когда документ оказался наконец в этом здании? — поинтересовался Адамс.

— 13 декабря 1952 года. От Библиотеки конгресса до Национального архива её перевозили в танке под охраной вооружённых морских пехотинцев.

— Вначале закрытый фургон и, наконец, танк, — сказал актёр и заметил, что Кавалли поглядывает на часы. — Наверное, мне уже пора увидеть Декларацию во всем её блеске?

— Конечно, господин президент, — сказал архивист. Маршалл повёл актёра и его свиту назад по коридору.

— Обычно Декларация выставляется на обозрение в ротонде первого этажа, но мы посмотрим её в хранилище, куда она убирается на ночь.

Пока архивист вёл президента вниз по лестнице, Кавалли все время уточнял кратчайший маршрут их отхода на случай, если возникнут неприятности. Он с удовлетворением отметил про себя, что архивист выполнил его указания и держал коридоры свободными от персонала.

В конце лестницы они остановились перед огромной стальной дверью, где их ждал пожилой человек в длинном белом халате.

— Это господин Мендельсон, — представил его Маршалл. — Господин Мендельсон является старшим хранителем и настоящим специалистом по всем вопросам, касающимся рукописи. Он будет вашим гидом на несколько следующих минут, прежде чем мы продолжим обход здания.

Актёр сделал шаг вперёд и ещё раз протянул руку:

— Рад встрече, господин Мендельсон.

Пожилой человек поклонился, пожал актёру руку и распахнул стальную дверь.

— Прошу вас следовать за мной, господин президент, — сказал он с европейским акцентом. Оказавшись внутри маленького хранилища, Кавалли проследил, как его люди образовали небольшой круг, присматриваясь ко всему, кроме президента.

Билл Орейли, Анжело и Дебби также заняли свои места, отведённые им на вчерашней репетиции.

Кавалли бросил взгляд на Долларового Билла. Судя по его виду, врач был нужен ему самому.

Мендельсон подвёл актёра к массивному бетонному блоку у дальней стены.

Похлопав по бетону, он пояснил, что защитное укрытие создавалось во времена, когда в стране больше всего боялись ядерного нападения.

— Декларация хранится в железобетонном сейфе весом пятьдесят пять тонн, который вы видите перед собой. Сейф закрывается пятитонными самоблокирующимися створками из металла. Так что могу заверить вас, господин президент, — добавил Мендельсон, — даже если Вашингтон будет разрушен до основания, Декларация независимости останется в целости и сохранности.

— Впечатляет, — сказал Адамс, — очень впечатляет.

Кавалли посмотрел на часы: было 10.24. Они находились в здании семнадцать минут. И хотя лимузины уже ждали, он не мог поторопить хранителя. В конце концов, их хозяева знали, что время у президента ограничено, и должны были поторопиться сами, если хотели успеть показать ему оставшуюся часть архива.