— После своей поездки в Японию. Конечно, конечно.

— Если кто-то из ваших сотрудников спросит, почему президент не завершил обход здания, скажите, что его вызвали в Белый дом по срочному делу.

— Вызвали в Белый дом по срочному делу. Конечно, — сказал Маршалл, который теперь был бледнее актёра.

Кавалли испытал облечение, когда увидел, что его ранее отданное распоряжение не выпускать в коридор персонал, пока президент находится в здании, все ещё остаётся в силе.

Добравшись до грузового лифта, вся группа быстро втиснулась в него и спустилась на транспортную площадку. Как только двери лифта открылись, Кавалли выскочил из него, спринтерским бегом пронёсся по рампе и выскочил на 7-ю улицу.

Здесь он с раздражением обнаружил, что на другой стороне все ещё торчит небольшая толпа зевак, а кортежа ещё не видно. Обеспокоенный, он посмотрел направо, где Анди стоял теперь на скамейке и показывал в сторону Пенсильвания-авеню. Кавалли повернулся и, посмотрев туда же, увидел первого мотоциклиста, выезжающего на 7-ю улицу. Он бегом вернулся по рампе и рядом с почтовым ящиком «Федерал экспресс» обнаружил Ллойда Адамса, которого поддерживали два секретных агента.

— Давайте быстро, — сказал Кавалли. — Там небольшая толпа, и она начинает интересоваться, что происходит. — Он повернулся к архивисту, стоявшему рядом с хранителем на транспортной площадке. — Не забудьте, президента вызвали в Белый дом по срочному делу.

Они оба энергично закивали. Четверо секретных агентов ринулись вперёд, как только третий лимузин затормозил на транспортной площадке. Кавалли распахнул дверцу и стал яростно махать актёру рукой, чтобы тот быстрее садился в машину. Первые мотоциклисты эскорта сдерживали движение, давая возможность последней машине подойти к служебному входу. Когда Ллойда Адамса усаживали в лимузин, толпа на противоположной стороне улицы стала показывать в его сторону и хлопать в ладоши.

Один из секретных агентов кивнул в сторону здания. Анжело впрыгнул во вторую машину, по-прежнему не выпуская из рук клинок, а Долларовый Билл и секретарша ввалились в четвёртую. К тому моменту когда Кавалли оказался во второй машине рядом с Анжело и подал сигнал трогаться с места, мотоциклетный эскорт уже находился в середине 7-й улицы, сдерживая поток, чтобы дать кортежу проследовать к Конститьюшн-авеню.

Взвыли сирены, и лимузины двинулись по 7-й улице. Кавалли обернулся назад и отметил с облегчением, что Маршалла с Мендельсоном нигде не видно.

Он быстро перевёл взгляд на противоположную сторону улицы, где Анди объяснял толпе, что это был не президент, а самая обычная репетиция перед съёмками фильма, и ничего больше. Большинство зевак были явно разочарованы и стали быстро расходиться.

И тут ему показалось, что он вновь увидел его.

Когда машина Кавалли мчалась по Конститьюшн-авеню, ведущая полицейская машина в сопровождении двух мотоциклистов эскорта уже сворачивала направо на 14-ю улицу. Сирены замолчали, и машины одна за другой стали отваливать от кортежа на указанных им перекрёстках.

Первый лимузин свернул вправо на 9-ю улицу и снова вправо назад на Пенсильвания-авеню, прежде чем устремиться в направлении Капитолия. Третий продолжал гнать по Конститьюшн-авеню, держась осевой линии, в то время как четвёртый свернул влево на 12-ю улицу, а шестой — вправо на 13-ю.

Пятый, сделав левый поворот, выехал на 23-ю улицу, проехал Мемориальный мост и направился в Старый город, а шестой свернул влево на 14-й улице, направился к мемориалу Джефферсона и выехал на бульвар Джорджа Вашингтона.

Кавалли, находившийся на заднем сиденье второго лимузина, набрал номер режиссёра. Когда Джонни ответил на вызов, он услышал лишь: «Дело сделано».

Скотт молил Бога, чтобы жена посла не смогла выбраться в бассейн в этот четверг или продолжала оставаться в Женеве. Он помнил, как Декстер Хатчинз говорил: «Терпение — это не достоинство, когда работаешь на ЦРУ, а девять десятых самой работы».

Когда он остановился в конце бассейна, Ханна сообщила ему, что жена посла ещё не вернулась из Швейцарии. Они не стали больше плавать, а договорились встретиться позднее в Венсенском лесу.

В тот момент, когда он увидел её идущей через дорогу, ему захотелось дотронуться до неё. Ни в одном из наставлений ЦРУ не говорилось о том, как быть в такой ситуации, и ни один из агентов не поднимал перед ним эту проблему за все девять лет.

Ханна проинформировала его обо всем, что происходило в посольстве, а также о том, что в Женеве происходит какое-то важное событие, детали которого были ей неизвестны. В ответ на её вопрос Скотт сказал, что связался с Крацем и что вскоре она будет отозвана отсюда. Она явно осталась довольна.

Когда разговор перешёл на другие темы, внутренний голос профессионала предупредил его, что ей следует возвращаться в посольство. Однако на этот раз он предоставил Ханне решать, когда ей уходить. Она, похоже, впервые расслабилась и даже смеялась над рассказами Скотта о настоящих парижанах, с которыми он каждый вечер встречался в спортзале.

Гуляя по парку аттракционов, Скотт обнаружил, что игрушечных медвежат в стрелковом тире выигрывает Ханна и что ей не становится дурно на крутых горках.

— Зачем ты покупаешь сахарную вату? — спросил он.

— Потому что тогда никто не примет нас за агентов, — ответила она. — Все будут думать, что мы влюблённые.

Когда они расставались через два часа, он поцеловал её в щеку. Два профессионала, которые ведут себя как любители. Он извинился. Она засмеялась и исчезла.

В самом начале одиннадцатого Хамид Аль-Обайди смешался с небольшой толпой, собравшейся на мостовой напротив служебного входа в Национальный архив. Прошло около двадцати минут, прежде чем дверь открылась ещё раз и из неё выскочил Кавалли, бросившийся бежать по рампе как раз в тот момент, когда на углу 7-й улицы появился кортеж автомобилей. Кавалли подал знак, и все рванули к поджидавшим машинам. Аль-Обайди не мог поверить своим глазам. Зеваки в толпе, совершенно одураченные инсценировкой, стали махать руками и кричать.

Как только машины скрылись за углом, все это время находившийся здесь человек принялся объяснять, что это был не президент, а просто репетиция перед съёмками фильма.

Аль-Обайди посмеивался про себя над этим двойным обманом, пока разочарованная толпа разбредалась по сторонам. Он перешёл на другую сторону 7-й улицы и встал в длинную очередь из туристов, школьников и просто желающих увидеть Декларацию независимости.

Тридцать девять ступеней к зданию Национального архива потребовали столько же минут для того, чтобы преодолеть их, и когда он достиг ротонды, людская река превратилась в ручей, который тёк через мраморный зал, поднимаясь тоненькой струйкой на девять ступенек вверх и вытягиваясь в цепочку по одному под взглядами Томаса Джефферсона и Джона Хэнкока. Перед ним стояла массивная бронзовая рама с Декларацией независимости.