Путь ему назначен через западные области Китая и для поспешествования препоручен от воеводства тайше Аблаю, за Иртышом владевшему независимым аймаком, в котором заключались и известные развалины Аблайкида[77], издали величающиеся гранитными зубцами прилежащего хребта, — тому Аблаю, который по настоятельной просьбе получил прежде в подарок Ермаковы кольчуги.

Байков, испытав много затруднений в дороге, наконец во владениях китайских потребовал себе и свите содержание и подвод и все то получил не прежде, как по разрешении. Он приехал в Пекин в марте 1656 г., т. е. через год после славного отбоя, Степановым выдержанного в Колмарском городке против многочисленного маньчжу-китайского войска, о чем посланник не имел никакого слуха. Когда потребовали у него именем богдохана Чуньджи привезенных подарков и грамоту, Банков передал первые, но не грамоту, которую-де велено лично поднести богдохану. Был приглашен в коллегию церемоний для научения поклонению, но посланник отказался, оправдываясь тем, что он послан от государя к государю. Министерство, заметив после упорства Степанова другой опыт неуступчивости, отказало посланнику в чести представления, возвратив ему и подарки.

Байков выехал из Пекина в напутствии двух чиновников, но недовольно почетно, как он сам изъяснился в Журнале путешествия[78].

Миллер и другие некоторые хвалят твердое поведение Байкова, и мы бы похвалили, если бы дело шло о ничтожном личном point d′honneur; но на Байкове лежал высокий долг начать дружбу политическую с государством самодовольствующимся, ни в ком не нуждающимся и независимым географически и камерально. Как же можно согласиться бить челом? Так же, как последовавшие за тем посланники вразумели эту необходимость. Пока Россия принадлежала по своим обычаям к Древнему Миру, разве не любила бить челом? Если справедливость требует, чтобы смотреть на Китай как на монументальное государство Древнего Мира, на государство, которое властью обычаев неоднократно покоряло духу своих преданий самых свирепых победителей, то для чего бы посланнику, без армии издалека прибывшему, не подчиниться закону земли, исполняемому первыми ея чинами? Изменять тысячелетние обряды принадлежит не временной группе гостей, но собственной мудрости или внешней силе. Тогда дела наши на Амуре могли принять благоприятнейший для Сибири оборот.

3. Оспа.

Одно из последствий русского завладения Сибирью, самое гибельное, как и неотвратимое, было внесение оспы в среду орд, которые не только по своему неведению, но и по образу житья должны были испытать всю жестокость заразы. Инородцы оставляли юрты, бросали заболевших без призора, почти без жалости, довольствуясь одною детскою хитростью, чтобы при входах карточных ставить натянутые луки со стрелами для поражения повальной болезни, которую они воображали в виде непримиримого чудовища, или выжигали на лице ямки для показаний ему, что этот запятнанный человек уже был в переделе.

В 1610 г. оспа появилась среди остяков Нарымского ведомства, в 1631 г. она свирепствовала около Туруханска над остяками и самоедами, опустошив за год людность Нарыма, и без того расстроенного от недавнего пожара, потом от необычайного наводнения. В 1651 г. тому же злополучию подверглось племя якутов, и эта беда была только первым испытанием. Летописи наши молчат о степенях опустошений, но по изустным сказкам, по соображению бесприютного жилья в жестоком климате и по сравнению поздних утрат, какие замечены в Камчатке, надобно полагать, что оспа во времена своего появления пожинала не 1/10 или 1/7, 1/5, как бывало в Европе до введения искусственного прививания, но инде ⅓, инде ½ и даже ¾. Все отделы племен сократились в людности, и иные даже вымерли, если не во время, здесь означенное, то в последовавшие повторения болезни. Вот изъяснение, отчего туземная населенность Сибири в поздних наших переписях выражается не в тех итогах, в каких была при завладении края.

4. Торговля древняя.

Вела ли Средняя Азия когда-нибудь торг чрез страну Тоболо-Иртышскую (чрез Зап. Сибирь) с Югрою, Перемью и Лопией, т. е. с древнею Биармией? Нет сомнения, что болгары, до 1236 г. господствовавшие на устье Камы, имели связи с торговыми городами Мавераннегра и, опоясывая своею промышленностью обе населенные покати Уральского хребта, развозили ткани, свою юфть и другие изделия до Миасса и, может быть, до Исети, а на западе по Каме — до Югры, Печоры и Перемии, пока места сии с Западною Лопией не вошли в свое время в число волостей Великого Новгорода. Равномерно, по уничтожении болгарской самостоятельности, новые торговые города при чжагатайском, тимуритском и шейбанатском поколениях, в междуречье Дерьинском возрождавшиеся, могли устремляться для сбыта и закупа в степи западно-сибирские, ногаями, башкирами и пр. занятые; но чтобы дорога торговая лежала на запад чрез Урал, нет следов в пространстве обоих времен.

Есть, конечно, исключение, совместное в обоих временах, и это северная дорога затесей, которая у нас названа древнейшею. Очень вероятно, что поморье, между Камнем и Лопией лежащее, производило закупку и продажу на счет болгаров или новгородцев в поморье восточном тою же оленною и полуводяною тропою, по какой впоследствии сообщались зыряне с Обдорией до берегов Енисея.

Берх, любитель древностей и истории, рылся около 1821 г. в близких к Чердыни городищах, как то в Искоре и т. п., находил в них, как и прежде него находили, металлические поделки чистой обработки, свидетельствующие, что там или инде живало племя, имевшее вкус к изделиям сего рода. В 1828 г. и мне показывали затейливые галантерейные вещицы, вырытые в земле старого Чердынского городища. Не смешивая древних находок с нашим вопросом о древней сибирской торговле, можно относить их ко времени незапамятному или к болгарскому, только не к новгородскому. Великий Новгород XII и XIII веков не был в своих выходах так скрытен, как Карфаген, и в каких-нибудь хартиях оставил бы известия о северных ярмарках поморских волостей, разве только по соперничеству с болгарами воспротивился их торгам и прекратил ярмарки.

Приближаясь ко времени, которое предшествовало взятию Сибири, можно с достоверностью полагать, что караваны бухарские ходили до Искера с тех пор, как учредился в нем курень владетельный; что сверх того они странствовали по степям Ишимской, Исетской и Барабинской, когда видели там кочующих татар разного наименования, выменивая чрез них мягкую рухлядь собственной их добычи, или чрез вымен же получаемую от вогулов и остяков. На переходе торговли от древней к новосибирской стояли те же бухарцы, чему свидетельством служит грамота Байсеит-мурзы, в 1597 г. напечатанная во 2-й ч. Госуд. грамот.