Роль жены и хозяйки приходилось осваивать самостоятельно. На свадьбу кто-то из гостей подарил нам скороварку. В один из первых дней семейной жизни я решила сварить в ней курицу. Купив птицу в универсаме, который находился недалеко от нашего дома, я тщательно ее вымыла, отрезала голову и ноги. Налила в скороварку воды, положила туда курицу, морковку, лук, посолила и закрыла, как этого требовала инструкция. Сварив все это, я накрыла на стол и позвала мужа обедать. Когда Юра проглотил первую ложку бульона, на его лице отобразилась неожиданная для меня гамма чувств. Я судорожно схватила ложку и попробовала суп. Есть его было нельзя – он оказался ужасно горьким. Я быстро накинула пальто, вылетела во двор к телефону и позвонила маме, искренне не понимая, что случилось с моей курицей. Оказалось, что я ее не выпотрошила и не вырезала желчный пузырь, который и сделал свое подлое дело. После этого случая я стала консультироваться по хозяйственным вопросам с мамой или бабушкой. Но телефона в квартире не было, а к автомату, который находился у соседнего подъезда, почти всегда стояла очередь, да и разговаривать разрешалось не больше 2–3 минут.

Вообще жизнь в доме была «веселой», так как в нем проживали в основном работники цирка и эстрады. Над нами в однокомнатной квартире обитал ударник, кажется, из ансамбля Кобзона, который почти каждый день начинал с репетиции. И хотя у него стояла «бесшумная» ударная установка, все равно каждый удар по ней отдавался в наших головах.

Время летело быстро. Я трудилась в Ермоловском театре, работы было довольно много, но все это были не те роли, о которых я мечтала. Муж выздоровел и вернулся к работе в Ногинском драматическом театре. Два с половиной часа он тратил на дорогу только в один конец. После спектакля приезжал домой в 1–2 часа ночи. Театр дал Юре комнату в общежитии, и он часто оставался там ночевать. Жизнь моих родителей тоже не изменилась. У папы – вечные съемки, концерты, озвучки, спектакли. У мамы только театр и, конечно, домашние дела. Но кроме творческой работы в театре у нее было много общественной нагрузки. Она состояла членом партбюро и месткома, долгие годы работала уполномоченным от театра в Союзе театральных деятелей, который назывался раньше Всероссийским театральным обществом.

Весной мужа призвали в армию, но, к счастью, отец помог ему устроиться служить в ансамбль МВД ведущим концертных программ. Служба в ансамбле была нетрудной, иногда Юру отпускали на день-два домой. Первый раз за границу он выехал с ансамблем. Это была Болгария. А я к этому времени уже побывала за границей два раза. Сначала это тоже была Болгария, куда я ездила туристом с молодежной группой. Вторая поездка получилась во Францию, и тоже с молодежной делегацией, организованной ЦК ВЛКСМ (Центральным комитетом комсомола). В это группу мне с большим трудом помог устроиться папа. Но все это было в беззаботные студенческие времена.

Время, пока Юра служил в армии, пролетело для меня незаметно: работала в театре, снималась в кино. После службы муж снова вернулся в свой театр, и начались его изнурительные разъезды. В результате он ушел оттуда и навсегда расстался с актерской профессией. Я уже была беременна своей первой дочкой Машей, когда в мою жизнь ворвалось горе. В феврале 1979 года умерла от рака желудка любимая бабушка Мария Васильевна Каратаева. Та бабушка, с которой я жила до 15 лет на Саввинской набережной и которую считала второй мамой. Бабушка очень тяжело уходила из жизни, впрочем, как и все онкологические больные. После тяжелой операции, которая ничем ей не помогла, она лежала в больнице и с муками угасала. Я приезжала к ней и, чем могла, старалась облегчить ее страдания. А сама была уже на четвертом месяце беременности, и, конечно, все мои переживания могли сказаться на организме будущего ребенка. Но, к счастью, Маша родилась здоровой девочкой.

Родители говорили мне, что с ребенком не надо спешить. Их аргументы были таковы: надо пожить для себя, пока молодые. Да и в театре следует утвердиться, ведь я – начинающая актриса. Но все получилось как-то само собой. Маша появилась на свет и стала всеобщей любимицей. Папа обожал внучку. Забавно, что с самого начала он внушил ей, что его надо называть не дедушкой, а Толей. С тех пор и повелось – вспоминая о моем отце, обе девочки называют его по имени. Мама иногда возмущалась: «Ну почему я для них бабушка, а ты – Толя?» Но он, посмеиваясь, отвечал: «Ничего, ничего. Пусть я для них буду Толя».

Он стал чаще приезжать к нам и с удовольствием занимался с Машей. Играл с ней, читал детские книжки, рассказывал сказки и стихи. Старался помочь нашей семье материально – почему-то скрывая от мамы, потихоньку давал мне деньги. Я отказывалась. Но он настаивал на своем и всегда предупреждал: «Только маме не рассказывай!» Я думаю, они решили приучать нашу молодую семью к самостоятельности и договорились поменьше нас баловать. Поэтому он и опасался, что о деньгах узнает мама.

Бабушка с дедушкой часто брали внучку к себе на улицу Алексея Толстого. Там у нее было много игрушек и книжек, отец любил ходить с Машей гулять. Он усаживал ее в свой кабинет, включал магнитофон, нажимал кнопку «запись» и читал девочке наизусть Пушкина. У меня сохранилась кассета, на которой папа читает маленькой Маше «Евгения Онегина». Маша, которой нет еще и трех лет, поминутно отвлекается, потому что ей неинтересно, и каждый раз папа призывает ее слушать внимательно.

Помню такой случай. Когда папа купил себе новую «Волгу», он отдал нам свои «Жигули» пятой модели в очень хорошем состоянии. Надо заметить, что он вообще умел беречь свои вещи и особенно машины, наверное, потому, что все это было заработано родителями большим трудом. Конечно, мы приняли этот подарок с благодарностью. Хотя я и имела права, желания водить автомобиль не было, и потому за руль садился Юра. Однажды мы приехали к родителям в гости на этой машине. Отец стал интересоваться, как автомобиль ходит и сам сел попробовать. Тогда маленькая Маша посмотрела подозрительно и спросила: «А папа разрешает Толе на машине ездить?»

В это время мы уже жили с моим дедушкой на Петрозаводской улице, недалеко от метро «Речной вокзал». Так получилось, что после смерти бабушки дед остался один в однокомнатной квартире. Он был уже старенький, и,