Через полчаса в передней раздался звонок, служитель ввел в кабинет посетителя. Юргенс чуть не вскрикнул от удивления. Перед ним стоял подполковник Ашингер. Он был одет в куцый, весь изодранный штатский пиджак. Сквозь дыры в брюках, особенно на коленях, просвечивало грязное белье, на ногах болтались большие эрзац-валенки. Небритый, с лицом землистого цвета и впалыми щеками, он ничем не напоминал того вылощенного, развязного офицера, каким видел его Юргенс в последний раз.

— Что за маскарад? — спросил Юргенс, хотя уже догадывался о происшедшем.

Ашингер молча добрался до кресла, плюхнулся в него и, уронив голову на руки, заплакал, судорожна подергивая плечами.

— Этого еще не хватало, — с досадой произнес Юргенс, выходя из-за стола. — Ты же не девчонка!

— Не могу... не могу... какой позор, — выдавил из себя подполковник, захлебываясь слезами и по-мальчишески шмыгая носом.

— Что за шутовской наряд?

— Если бы не он, я бы едва ли остался жив. — И Ашингер прерывисто и нервно изложил подробности разгрома дивизии. — А наши-то, мерзавцы, — негодовал он. — На три машины просился, объяснял, кто я, доказывал... Никто даже внимания не обратил.

— Но нельзя же доводить себя до такого состояния, — строго заметил Юргенс.

— Говорить об этом хорошо, — возразил Ашингер, — я бы хотел видеть твое состояние после двухнедельного боя с русскими.

— Хм, — фыркнул Юргенс, — с русскими я познакомился на семнадцать лет раньше тебя, мой дорогой.

— Согласен, — отпарировал Ашингер, — но ты, кажется, если я не ошибаюсь, в первом бою поднял руки и сдался в плен.

— Так надо было... — немного смутившись, ответил Юргенс. — Ну, ладно. Возьми себя в руки. — В комнату вошел служитель. — Ванну подполковнику. Быстро!

Ванна оказала благотворное влияние на Ашингера, а пара бокалов вина окончательно привела его в равновесие. Он уже довольно спокойно рассказывал о пережитом. Он не мог и думать даже, что солдат и офицеров охватит такое глубокое отчаяние. Ужас парализовал буквально всех, подавил мысли, чувства...

— Это от утери веры, — наставительно заметил Юргенс.

— Возможно, — согласился Ашингер. — Но во что верить?

— В фюрера...

— Зачем эти слова? Тебе известно, что всякий умный человек сейчас знает...

— Я в списках умных не числюсь, — прервал его Юргенс, — поэтому можешь меня не убеждать.

— Тебе отлично известен майор Вольф, во всяком, случае, ты знаешь о положении дел больше, чем он...

— Да, больше, — вновь прервал его Юргенс, — так как убежден, что твой Вольф вообще ничего не знает.. Пей лучше, — и он наполнил бокал.

После третьего бокала подполковник уже с трудом выражал свои мысли. Он встал, неровно прошелся по комнате и, чувствуя себя неловко в плохо сидящем на нем штатском платье, опять сел за стол. По его мнению, не надо было связываться с Россией, не надо было воевать и лезть в это пекло.

Юргенс пристально посмотрел на него.

— За последнее время тебе стоит только открыть рот, и ты обязательно скажешь какую-нибудь глупость.

— Это не глупость.

— Глупость! У нас еще есть сильнейшее, секретное оружие...

— В существование которого ты и сам не веришь, — рассмеялся Ашингер.

Юргенс закусил губу и ничего не сказал. Ему было досадно, что Ашингер говорит то, что он сам думал и чувствовал. Ашингер доказывал, что дело не в оружии, а в том, что к этой войне Германия не была готова. В семидесятом году перед франко-прусской войной начальник немецкой полиции Штибер разместил по всей Франции до тридцати тысяч своих людей, преимущественно среди сельского населения. Только по кафе и ресторанам у него насчитывалось девять тысяч женщин-агентов. К началу войны четырнадцатого года в одних гостиницах Парижа немцы имели около сорока тысяч разведчиков, а в России на Германию работали почти все живущие в ней немцы, которых насчитывалось в то время более двух миллионов. А с чем пришли немцы к этой войне? Что они имели в России? И можно ли назвать то, что они имели, разведывательной сетью? Ведь нельзя же все надежды возлагать только на свою военщину. Это сплошная авантюра. Во Францию, Бельгию, Голландию, Польшу Чехословакию немцам проложили путь не столько войска, сколько шпионы. Там было везде полно агентов Николаи, Гиммлера, Геббельса, Риббентропа. Они проникли в армию, промышленность, в правительство, заранее убрали неугодных немцам людей, приобрели массу сторонников, завладели газетами.

За окном послышался далекий гул моторов. Шло, видимо, большое соединение бомбардировщиков.

— Не наши, — заметил Юргенс, подойдя к окну и вслушиваясь.

Ашингер побледнел. Страх судорогой сжал его тело, пробежал по спине, опустился в ноги, ослабил их, и они начали дробно постукивать по полу.

Юргенс отошел от окна и ни с того, ни с сего рассмеялся. Этот смех подполковник расценил как свидетельство того, что опасность миновала.

— Как хочешь понимай, а придется сознаться, — сказал немного смущенно Ашингер. — Бомбежка больше всего влияет на мой желудок. Ты понимаешь? Он у меня начинает безнадежно расстраиваться, и я сразу же вылечиваюсь от своего хронического катара, забрасываю всякую дрянь: клизмы, английскую соль и прочее.

— Слов нет, средство радикальное, — заметил Юргенс.

— Да, — спохватился подполковник, — о чем я говорил? Я, кажется, не окончил своей мысли, — он усиленно начал тереть концами пальцев лоб.

— Не помню, о чем... Да и стоит ли возобновлять скучную тему У меня есть предложение: поедем к девчонкам...

Ашингер удивленно посмотрел на своего шурина. Серьезно он говорит или шутит?

— В таком виде, как я?

— Ерунда. Кто тебя здесь знает...

В общем, конечно, Ашингер не возражает. Правда, он никогда ранее не позволял себе ничего подобного. Он чистоплотный человек и честный муж.

— Не позволял, так позволишь. Тебе лучше известна истина, что сегодня мы живы, а завтра, возможно, будем покойниками, — мрачно сказал Юргенс.

Ашингера передернуло. К чему такие странные предчувствия? Лучше не думать об этом.

Особняк стоял в глубине сада, заметенного снегом. От калитки к нему вела хорошо утоптанная узенькая дорожка. Открытый балкон был опутан сетью шпагата, на котором летом, видимо, плелась паутель, создававшая прохладу. Уже стемнело. Юргенс и Ашингер вышли из машины и направились в сопровождении шофера по снежной тропинке к балкону. Здесь Юргенс сказал что-то тихо шоферу и отпустил его.

В комнате, освещенной тремя свечами в подсвечниках, на небольшом круглом столе стояли бутылки с вином, закуска. У стен — две кровати, покрытые кружевными покрывалами, в углу этажерка с книгами. На отдельном столике — радиоприемник.

Ашингер оглядел комнату и, потирая руки, сказал, что завидует Юргенсу. Это не то, что на фронте. Живи в свое удовольствие... Но он не видит дам?