Иоганна запела-запричитала по ушедшей, Черчек с Йорисом молча подняли то, что скрывал в себе могильный холм, – Инга так и не стала смотреть, как ЭТО выглядит, – и бережно опустили тело на приготовленное ложе из мертвого дерева. Там же, в этой горе веток, скрывались и останки самодельного креста.

– Лицом вверх клади, – буркнул старый Черчек. – Давай, давай, Серый, не мнись…

– Не по обычаю, Черч, – заикнулся было Йорис, но старик лишь негромко и страшно зарычал в ответ, и Йорис мгновенно умолк.

Загорелось само – без спичек, без огнива, – и Инга даже не стала думать, кто и как разжег костер.

Горело на удивление ярко и светло, без черного смрадного дыма, без вони и копоти. И отпылало быстро, а когда костер уже слабо тлел, налетел вдруг ветер, взвил в небо кучу пепла – и развеял, разнес по округе, дальше, дальше… Одни обугленные головешки да разрытая могила напоминали о случившемся.

Не было слез, щемящей тоски, почти не ощущалось присутствия смерти, той, безносой, с косой в руках, – только тихая светлая грусть и понимание, что все это естественно и неизбежно, и нет в этом ничего страшного, и все в конце концов будет хорошо… наверное…

С этим легким чувством отрешенности и вернулась Инга к флигелю.

А к вечеру начали собираться тучи.

И гости.

Первым появился, собственно, Бредун, весь день невесть где пропадавший. Явно чем-то довольный, он уселся рядом с Ингой и стал наблюдать за пурпурно-закатным солнцем, медленно опускавшимся в замысловатую вечернюю вязь сплетенных ветвей.

Потом Бредун извлек из-под непонятной хламиды, в которую сегодня вырядился, дорогую сигару, запечатанную в целлофан с яркой надписью, разодрал обертку, подкурил и с удовольствием выпустил огромный клуб крепкого, но вместе с тем ароматного дыма.

Инга отодвинулась в сторонку, а Черчек с уважением посмотрел на быстро сгущавшуюся вокруг Бредуна дымовую завесу.

– Придут, – промурлыкал Бредун, попыхивая импортным куревом. – Эх, трам, тарарам, ходят кони по горам, ходят кони при попоне…

– Эти придут? – осведомилась Инга, стараясь не делать глубоких вдохов. – Неприкаянные? Они что, все вроде тебя?

– Ну, не так чтобы вроде… – Бредун неопределенно помахал сигарой в воздухе и чуть не угодил подсевшему к ним Йорису в глаз. Йорис намек понял и тут же исчез.

– Разные мы, дорогая, разные и заразные. Хуже чумы. Есть вроде меня – бродят себе по свету, и не по одному этому, да только нет им ни покоя, ни отдыха… много чего нету. Песню небось слыхала: «Лучше нету того свету»? Тоже наши люди придумали…

Он снова затянулся.

– А есть и другие. Кармики, например.

– Карлики? – переспросила Инга.

– Да нет… Кармики, говорю. Это когда родился, жил, помер – и нет его. А там, глядишь, через век-другой снова возрождается. То ли самим собой, то ли еще кем. Правда, обычно они облик менять не любят.

– Их что, вызывать можно? Как духов?

Бредун криво усмехнулся.

– Нельзя их вызывать. Они там у себя наверху… ну, не знаю где, не бывал там – в Раю, в Нирване, в Валгалле, а может, вообще нигде – в общем, никакой вшивой магией их оттуда не достанешь! Пока сами не решат, что пора объявиться… Да они там тыщу лет сидеть могут и не рождаться! Хоть башкой горы сворачивай!..

Видно, сильно задевала Бредуна необязательность Кармиков. До того сильно, что стал Бредун похож на дымодышащего дракона и не сразу успокоился. Но успокоился.

– А сейчас? – робко спросила Инга.

– Те, кто родился, – придут. По крайней мере двое. За них я ручаюсь.

– Значит, дело настолько плохо? – прогудел подошедший Черчек.

– Плохо, – кивнул Бредун. – Потому что я чувствую, как что-то подталкивает нас к заведомо подготовленному финалу. А я этого финала не готовил и идти к нему, как баран, не намерен. Плохо дело, Черч… Без Неприкаянных – вообще безнадежно. И с нами – безнадежно, только в другую сторону. Хорошо еще, если в ту, что надо. Просто чем нас больше соберется, тем больше шансов, что случится невозможное. Если еще и Темные заявятся – хотя вряд ли…

– Темные? – заинтересовалась Инга. – А это кто?

– Кто-кто… раскудахталась! Тоже Неприкаянные. Только они умирают и больше никогда не рождаются…

От этой зловещей информации и сигарного дыма голова у Инги окончательно пошла кругом, и поэтому она уже ничуть не удивилась, когда из леса вышел какой-то франтоватый молодой человек в темно-синем костюме с белым жилетом, лаковых штиблетах и при галстуке.

В заросли, откуда выбрался этот пижон, Инга однажды по ошибке забрела, и это был первый и последний раз, когда она отошла от хутора, если не считать ночного бегства с ножом. Там, в пяти минутах ходьбы, начиналось вонючее болото, а шипастые кусты вполне могли разодрать в клочья даже космический скафандр.

Тем не менее костюмчик на молодом человеке был безукоризнен (при ближайшем рассмотрении Инга засомневалась, такой ли уж гость молодой и такой ли уж человек?), а лак штиблет сиял первозданным глянцем.

Гость галантно поклонился Инге и Иоганне, стоявшей чуть поодаль, – при этом в его кошачьих глазах полыхнули багровые отсветы далеких пожаров, – потом он увидел Бредуна и расплылся в плотоядной улыбке.

– А я-то голову ломаю, кто ж это кашу без масла заваривает?! – он резво подскочил к Бредуну и ловким жестом отобрал у него сигару. После затянулся, выпустил облако дыма и слегка поперхнулся.

– Хороши, – просипел пижон. – Но крепковаты.

– А ты б не хватался, не спросясь, меньше б кашлял, – добродушно посоветовал ему Бредун. – Садись, Момушка, остальных ждать будем. Нас двоих на эту кашу не хватит.

– Остальных?!

Лицо щеголеватого Момушки сразу вытянулось и посерьезнело.

– Ты чего, Сарт (при этом имени Черчек вздрогнул и невольно сделал шаг в сторону), на самом деле?.. Я думал…

Бредун – Сарт лишь кивнул, затягиваясь возвращенной сигарой.

Его собеседник присвистнул и ослабил узел галстука.

– Ты хоть понимаешь, что творишь? – тихо и бесстрастно поинтересовался он.

– Понимаю, Мом, понимаю… не дурнее прочих. С нами плохо, а без нас и того хуже будет.

– Без ВСЕХ нас?

Бредун снова кивнул.

Мом весь вдруг как-то съежился, обмяк и полез во внутренний карман пиджака за своими сигаретами – и сигара Бредуна, и его же последние слова, судя по кислой физиономии франта, пришлись Момушке не по вкусу.