В каморке не было окон, но Жюстине казалось, что, если внимательно прислушаться, можно услышать шелест дождя. На подушке Ханс-Петера осталось углубление. Прежде чем встряхнуть обе подушки, Жюстина постояла, уткнувшись в эту ямку. Причесавшись перед крохотным зеркалом, она кое-как поправила одежду. Брюки помялись – надо было снять их перед сном. Жюстина озябла, руки покрылись мурашками.

Образы прошедшей ночи возникали в памяти, уже вовсе не страшные. Наоборот – Жюстина не могла понять, что ее так испугало. Накатил гнев: кто посмел вторгаться в ее сад, и не первый раз? Следовало разобраться, а не бежать прочь, позволив какому-то безумцу прогнать ее из собственного сада. Ночью ей не хватило храбрости, но теперь, при свете дня, все выглядело иначе.

Птица уселась на спинку стула, поджав одну ногу. Это означало, что ей хорошо.

– Придется тебе потерпеть немножко, – ласково произнесла Жюстина. – А потом поедем домой. Но пока сиди тихо, не безобразничай. А то Ханс-Петер рассердится на тебя, а женщине, которая здесь убирает, придется нелегко.

Птица смотрела на Жюстину, склонив голову набок. Жюстина увидела несколько пятен помета на полу, оттерла их бумажным носовым платком и шутливо погрозила пальцем:

– Я ведь сказала – не гадить!

Жюстина медленно открыла дверь и увидела спину Ханс-Петера. Склонившись над стойкой портье, он перебирал какие-то бумаги, пока постояльцы – мужчина и женщина – вытаскивали из лифта свои сумки.

– Пс-ст! – позвала она.

Ханс-Петер обернулся, вид у него был усталый. Освещение подчеркивало морщины и складки на лице. Тонкая кожа век отливала лиловым. Жюстина почувствовала угрызения совести.

– Можно выйти? – спросила она.

Он кивнул:

– Конечно. И завтрак есть – ты знаешь где.

– Спасибо.

Выйдя из каморки и прикрыв дверь, Жюстина быстро обняла Ханс-Петера. Он кивнул с отсутствующим видом. Она направилась в столовую. За столиками сидели постояльцы, Жюстина уловила обрывки разговоров на английском и французском.

– Good morning, – произнесла она; в ответ приветливые улыбки.

Старая Бритта Свантессон, мать владельца гостиницы, вынесла свежеиспеченный хлеб, завернутый в полотенце, как младенец. Божественный запах! Увидев Жюстину, она подошла поздороваться. Они встречались не раз, и Жюстина сразу прониклась симпатией к Бритте. Сегодня та явно была чем-то удручена.

– Как поживаете? – спросила Жюстина, понизив голос.

Бритта Сантессон всем своим видом выразила нежелание отвечать.

– Пожалуйста, попробуйте хлебушек, совсем свежий.

– Чувствую.

Было очевидно, что пожилая женщина не хочет делиться своими заботами.

– Вот и осень наступила, – сказала она. – Вы знаете, мне нравится осень. Я не люблю жару, хотя после такого лета и говорить об этом стыдно. Не понимаю я пенсионеров, которые уезжают в Испанию.

– Может, они живут там только зимой, пока тут снег, – Жюстина отрезала несколько кусков сыра и положила на хлеб. – Дождь идет? – спросила она.

– Уже перестал.

Жюстина поежилась.

– Подумать только, а совсем недавно стояла такая жара.

– Вы за мужем заехали? – спросила Бритта.

– Не заехала, я тут у него спала. Иногда ночью так тоскую по нему, что приходится ехать сюда.

Бритта Сантессон слабо улыбнулась.

– Хорошо, когда муж под боком.

– Да.

– У меня-то давно уж нет.

– Вот как…

– Гуннар умер девять лет назад. С тех пор сплю в холодной постели.

– От чего он умер?

– От старости.

– Понятно. – Жюстина участливо вздохнула.

– Он был старше меня, намного старше. Просто настал его черед, если можно так сказать. Но какая разница – все равно я скучаю по нему.

Жюстина удивилась разговорчивости Бритты. Ей почудилось, что на самом деле та хочет рассказать что-то другое, но не может.

В столовую вошла пара среднего возраста. Держась за руки, они неуверенно огляделись. Бритта указала на один из свободных столиков. Она убрала грязные тарелки и чашки, а затем, обнаружив, что закончился кофе, поспешила варить новый.

Позавтракав, Жюстина вернулась в каморку. Птица тут же взлетела к ней на плечо, уткнулась в мочку уха и приветливо защелкала клювом. Вошел Ханс-Петер.

– Наверное, скоро поедем? – спросила она. – Беспокоюсь, как бы чего не случилось с домом.

– Конечно. Скоро. Как только выбывающие уедут. Осталось немного.

В гостинице были свои правила. Отъезд не позднее девяти утра. Большинство гостей знали об этом, и, поскольку среди постояльцев было много туристов, которые ловили каждую секунду в столице, проблем почти не возникало.

Жюстина согнала птицу на спинку стула и обняла Ханс-Петера.

– У тебя усталый вид, любимый. Прости, что примчалась и помешала спать.

Он поцеловал ее, но как-то рассеянно, скованно. У стойки раздался звонок. Ханс-Петер высвободился из объятий Жюстины и поспешил в холл. Жюстина опустилась на кушетку. Дверь была закрыта неплотно, она слышала, как один из постояльцев на ломаном английском пытается расплатиться.

– But I don't understand! You say not accept credit cards?[6]

Мягкий, спокойный голос Ханс-Петера – как же она любила его терпение.

– Извините, сэр, но мы, вероятно, предупредили вас сразу по прибытии. В этой гостинице можно расплатиться только наличными.

– Что это за каменный век! Сейчас все принимают карточки. Или Швеция – страна третьего мира? Может, у вас надо расплачиваться бусами?

Ханс-Петер вежливо засмеялся.

– Сожалею, сэр. Но вы же видите объявления. No credit cards.

– But why the hell?![7]

– Это часть имиджа гостиницы – индивидуальное, немного старомодное и внимательное обслуживание в наше беспокойное время. Обычно наши гости это ценят.

– А если у меня нет наличных?

– Неподалеку есть банкомат. Сожалею, если это вас затруднит.

Мужчина продолжал ворчать, затем послышался голос женщины, которая уговаривала его, – Жюстина уловила слово charming[8]. Интересно, как долго Ульф Сантессон будет гнуть свою линию? Ведь это так сложно и несовременно.

– Ну вот!

Ханс-Петер крикнул из холла, что готов идти. Жюстина уже собралась было завернуть птицу в шаль, как услышала, что открылась дверь. Чуть помедлив, она вышла из каморки.