— А вам кажется, не нуждается?

— Серость. Ни то ни се, — пожал плечами один.

— Не заслуживает внимания, — поддакнул второй.

— Не зрите в корень. Ох, не зрите! Он с кем встречался последнее время? Кто его опекал? Кто его домогался?

— Кому он нужен? Гол как сокол!

— В долгах весь! Из отдела рванул в школу милиции по той причине, что кредиторы замучили. Достали.

— Советский следователь — люмпен-попрошайка?

— Скорее банкрот и не только карманом, но и душой, — констатировал Грейч.

— Раньше по таким долговая яма плакала, — добавил Дрейч. — Панова устала отбрехиваться от его дружков.

— Здесь, я вижу, вы едины, не сговариваясь, — скривил губы Веневицианов. — И реестр должников известен?

— Да с кем он только не пил!

— Если всех сложить!..

— Иностранцы?

— И с арабами тоже, — ухмыльнулся первый.

— Этого добра! — развел руки второй, не в силах справиться с количеством.

— Вот! А ведь я вам еще ничего не говорил, — Веневицианов замер и оглядел собеседников как бы сверху, по-царски, со значением.

— Восемьдесят восьмая![18] — вспыхнул Грейч.

— Валюта! — загорелся Дрейч.

— Да. Но этого мало. Этого засранца следует раскрутить по полной программе, чтобы другим неповадно было. Я специально особо не посвящал вас в его прошлое. А прошлое его — чрево матерого политического бандита. Его отец в свое время в группе единомышленников, таких же ярых врагов социалистического строя, замышлял о перевороте и строил другие идеологические диверсии. Большую часть их успели расстрелять, но отщепенцы остались и выжили. Их, следует заметить, в свое время подставили в общую струю и попали они под конвейер так называемой известной реабилитации, но вражеская идеология — подвергать нашу власть сомнению осталась в их корнях. Отец его умер еще в лагерях, но гаденыш пытался пролезть в нашу святыню. Подумать только, какое ротозейство было допущено в то время отдельными лицами! Он сменил фамилию, из Альтмана превратился в Свердлина, сумел поступить в нашу Высшую академию и только на последнем курсе был выявлен и разоблачен. Несомненно, он, пойдя по стопам отца, уже тогда начал замышлять злодейские антисоветские взгляды и намерения.

Первый и его сосед напротив переглянулись.

— Я интересовался. Запрашивал его дело в Академии. К сожалению, тамошние люди тогда проявили недостаточную бдительность. Выявив и локализовав лжеца, они успокоились. Не проверили его связи, круг общения, знакомых, друзей. Зараза была выкорчевана, но уверен, не полностью. Сейчас ворошить дела десятилетней давности трудно, но я озадачил товарищей в Москве. Они уже начали заниматься. Тщательной проверки будут подвергнуты все, кто прикоснулся к Свердлину.

Веневицианов щелкнул кнопкой настольной лампы, погасив единственный источник света в кабинете. Только слабые проблески дневных лучей пробирались сквозь шторы в отдельных местах. Тяжкий полумрак повис в помещении.

— Во тьме, в которую этот гаденыш попытался спрятать прошлое, мы должны отыскать улики, изобличающие его как явного врага народа. Не может он не питать к нам ненависти, а раз ее испытывает, значит, готовит удар. Мы упредим его.

— Ему дали возможность окончить институт в Саратове? — спросил первый.

— Еще одна непростительная оплошность, — Веневицианов задумался. — Я, будучи у Бобкова, информировал его об этом случае и откровенно заявил, что возможно преступное пособничество врагу. Кто посмел оказать ему содействие поступить в высшее учебное заведение, пусть гражданское, стать юристом и оказаться в штабе нашего управления внутренних дел?

— И что же? — скосил глаза на него первый.

— Есть ответ? — поинтересовался и второй.

— Тогда это были рядовые события, которые никто не отслеживал, — покачал головой Веневицианов. — Всех захлестнула эйфория двадцатого съезда. Началось всеобщее спасение так называемых жертв политического террора. Тогда под этими сомнительными лозунгами и знаменами много гнид сумело проскочить в органы власти нашего государства, а возможно, с ними свили гнезда и настоящие враги. Помните книжонку поганца Солженицына?

— Первый день?.. — начал Грейч.

— Памятный день?.. — помог его сосед напротив.

— Последний день одного мазурика из «шарашки»[19], — оборвал обоих Веневицианов. — Оружие врага следует знать назубок. Я к чему? При Хрущеве эта зараза смогла проскочить в печать в общем потоке. Потом этот субчик, Солженицын, прикинувшийся великим демократом, жертвой и властителем всех душ, исстрадавшихся от красного террора, издал на Западе новое слезное и коварное предательское творение — свод измышлений и яркий пасквиль, назвав его «Архипелаг Гулаг». Сплошь антисоветская гадость! Но ему в Европе Нобелевскую премию навесили, а чем его падаль уступает «чернухе», которую опубликовал в своей книжке откровенный враг нашей страны эмигрант Мельгунов?[20] Одно к одному! Только писалось с разницей в пять десятилетий.

— Что же с нашим фигурантом? — напомнил первый.

— В штабе там особо не… — начал второй.

— Из штаба и со следствия мы его поперли, — оборвал обоих Веневицианов, — в школе тоже перекрываем кислород. Открою секрет, мои люди испытали его на… соответствие системе.

— И что? — напрягся Грейч.

— Интересно? — поднял брови его сосед напротив.

— Обложил их матом, — холодно блеснул глазами Веневицианов. — Это особенно подозрительно. Другой бы подурачился или заторговался. А этот отверг, приняв все предложения о сотрудничестве на полном серьезе. Дело происходило, как обычно, в ресторане, по пьяному делу. Так он там скандал поднял, чуть не набил морды моим и поколотил груду посуды. В общем, все за чистую монету принял, как есть.

— Вот гад! — откровенно выразил восторг первый.

— Влетело в копеечку мероприятие? — посочувствовал со злорадством второй. — Сам платил?