Глашу в таком виде, то точно бы решил, что у нее любовное свидание.

Представив удивленную щекастую физиономию хозяина, Глаша прыснула со смеху, но опасаться ей было нечего. Сразу же после Дарвина Свистунов ложился почивать, спал спокойно, и добудиться его до утра было невозможно.

Кабак на Фонтанке был такой же, как все подобные заведения северной столицы.

Неприятные хмурые типы, играющие в азартные игры, карты, деньги, развязные девицы, здесь почти не было прилично одетых благородных дворян, в пух и прах проигрывающих батюшкино состояние, здесь собирались в основном плуты, мошенники, моты и кидалы — и что среди них всех забыл вроде бы с виду приличный Степан Герасимов, Глафира очень хотела бы узнать.

Сунув половому медную копейку в грязный кулак, Глаша, не снимая вуали, уселась в дальний угол трактира, подальше от шумной толпы.

А страсти здесь царили нешуточные: кто-то сильно проигрался, кто-то вусмерть упился, кого-то приходилось растаскивать в драке — обычная картина в таких заведениях.

Хоть правительство и духовенство были против азартных игр, но настоящих картежников это не могло остановить. Ни одного немецкого трактира или так называемого «ресторана» не было в Петергофе, на Стрельне, на Фонтанке, где бы ни собирался народ, любивший «сушить хрусталь и попотеть на листе» — так на особом азартном жаргоне назывались карточные игры.

Глаша молча рассматривала посетителей: хоть Степана она раньше никогда и не видала, но, разузнав все от Дуси, была уверена, что сразу же корнета узнает.

Так и вышло, после десяти вечера (часы пробили на Адмиралтействе) в трактир зашел высокий юноша со статной военной выправкой, мундир сидел на нем как влитой, пшеничные усы и яркий взгляд голубых глаз не оставляли равнодушной ни одну мамзель.

Корнет лихо устроился за ломберным столиком, громко заказал самого лучшего шампанского.

К нему сразу подсели два мутных типа, хотевших напиться даром.

Герасимов стрельнул по их облику внимательным взглядом и, налив новым знакомым шампанское, предложил партеечку в «Фараона».

Тут подоспел и четвертый товарищ — для «партеечки» было уже более чем достаточно.

— Так я не знаю, как правильно ставить карту! — возразил первый мутный тип в засаленном на локтях зеленом сюртуке.

— Это очень просто, — возразил Степан, — выдерни наудачу какую-нибудь карту, положи ее на стол, а на нее положи сколько хочешь денег. Я из другой колоды буду метать две кучки карт. Если карта, подобная твоей, выйдет на мою сторону, я заберу твои деньги. А если на твою, то ты получишь от меня столько же, сколько ставил на свою карту, — улыбнулся корнет.

Он достал из кармана новую нераспечатанную колоду, заклеенную крест-накрест.

Взял колоду в левую руку, крепко сжал, так что заклейка с треском лопнула, потом жестом фокусника принялся тасовать карты, «переливая» колоду из левой руки в правую.

По тому, как ловко порхали карты в руках у юного корнета, Глаша поняла, что Герасимов — еще тот плут, вон как ловко карты тасует, видно, что опыта у него в этих делах немало.

Игру начали за четырехугольным ломберным столом, покрытым зеленым сукном, почти таким же, как засаленный сюртук мутного типа номер один, как окрестила того Глафира.

Возле каждого игрока лежали мел и щеточка — мелком тут же на зеленом сукне стола делались расчеты, записывали ставки, ненужное стиралось щеточкой. Возле каждого игрока росла стопка золотых монет, на столе стояли зажженные канделябры, за окном царила ночь… Такая фантасмагорическая картина предстала перед взором Глафиры.

После прохождения первого тура, или, как еще его называли, первой пульки, использованную колоду швырнули под стол — лакеи утром соберут все использованные колоды и продадут их мещанам для игры в дурачки и прочие забавы, а деньги оставят себе. Иногда под стол, вместе с использованными картами, падали и деньги — но их не принято было поднимать, это считалось дурным тоном, а еще из суеверия — что Фортуна обидится и отвернется.

Фортуна в эту ночь была на стороне Герасимова: он выигрывал уже четыре пульки подряд, причем, как слышала Глафира, суммы были немаленькие.

Степан потихоньку попивал шампанское, а новые колоды так и порхали в его ловких, как у фокусника, руках.

На пятой пульке вконец проигравшийся тип в высоком цилиндре, сквозь зубы посылая проклятия всем собравшимся, покинул стол.

На седьмой пульке встал и второй мужчина.

За ломберным столиком остались корнет Герасимов и некий приказчик Афанасий.

Игра шла жесткая, и один, и другой то проигрывали, то выигрывали, и вот Афанасий пошел ва-банк, поставив все свои сбережения на червонного валета.

Герасимов ответил тем же, Глаша давно разглядела, что кошелек у него самый обычный — холщовый мешочек, и явно не черный, и без буквы «Р», но это, конечно, ни о чем не говорило.

Карта пошла неплохая, и в итоге сыграли вничью.

Афанасий нахмурился, но из-за стола не вышел.

— Тогда я поднимаю ставку, кроме денег, ставлю вороную кобылу, вот у ворот дожидается, — басом промолвил он.

— А на кой мне твоя кобыла?! — захихикал Степан. — У меня сейчас, правда, лошади нет, мне ответить чем прикажешь?

Афанасий снова нахмурился и твердо сжал челюсть.

— Ставь что хочешь, только чтоб дорогое было! А я все равно выиграю!

— Что хочу и дорогое?! Хорошо, смотри сюда — вот старый документ, это карта, ведущая к сокровищам! — Корнет вытащил из-за пазухи лист, свернутый в трубочку.

— Что за сокровища?! Показывай, — звучно прохрипел Афанасий.

Глаша в этот момент тоже напряглась и даже привстала с места.

Степан раскрыл документ и придвинул его к приказчику.

Тот принялся водить грязным, заскорузлым пальцем по строчкам:

— Я читать-считать приучен, но никак не разумею, что тут написано. Язык вроде русский, но ничего не понять! Где ты такое выискал?

— Это на старорусском написано, эта бумажка много денег стоит, из Академии наук она, летопись называется, но зашифрована специально, чтоб все не прочитали, где клад хранится.

Глаша навострила ушки и вся превратилась в слух.

«Неужто эта летопись из бумаг Яновского? Тогда это Герасимов украл эти документы!» — подумала она.

— Не нравятся мне эти писульки, не разумею тут ничего! Ставь на кон чего другого! — в сердцах выпалил Афанасий.

— Ты чего?! Эта писулька, как ты говоришь, две тысячи рублей стоит! — горячо отозвался корнет.

— Да, две тысячи! Скажешь тоже — вот продай ее за две тысячи, а деньги на кон и поставь! Или ты сдаешься?! — с ухмылкой спросил Афанасий.

— Не сдаюсь, но раз уж тебе моя ставка не нравится, то и я твою кобылу не хочу — ты тоже меняй ставку! — рассвирепел корнет,