Переписывать ингредиенты мне решительно некогда, я хватаю книгу под мышку — и выскакиваю за дверь.

Я отъезжаю от дома, когда наружу выбегает Мутти. Она размахивает руками, я останавливаю фургон и жду ее.

— Куда это ты собралась? — спрашивает она, подбегая к водительскому окошку.

— В магазин за продуктами.

— Ничего не получится. Мне необходима машина — надо съездить в аптеку.

— Так ты сегодня утром ездила!

Она гневно смотрит на меня.

— И что с того, Аннемари? Твой отец очень болен!

— Мутти, ну пожалуйста. Я скоро вернусь.

— Нет, поглядите на нее! Ты взяла фургон и даже не удосужилась спросить разрешения! Почем тебе знать, что он мне не нужен? Когда наконец ты сюда свою машину пригонишь?

— Вот отгремит суд, и пригоню. Ну пожалуйста, Мутти…

Она выставляет подбородок, и сердце у меня падает.

— Что это тебе так вдруг приспичило?

— Я сегодня Дэну ужин приготовить пообещала. У него дома. И сказала, что все необходимое с собой привезу.

Какое-то время она продолжает грозно смотреть на меня, и когда испаряется последняя надежда, она вдруг говорит:

— Поезжай.

Вот так запросто. Поворачивается спиной и удаляется к дому.

Я не понимаю, что означает эта сцена, но мне все равно. Фургон-то я заполучила!

* * *

Я делаю только одну краткую остановку — заскакиваю в «Седла Килкенни», чтобы отдать флаер, и мчусь в продуктовый магазин. Сразу же оказалось, что зря я не составила список необходимых припасов. Сделай я это, их можно было бы распределить по отделам, вместо того чтобы бестолково метаться из конца в конец торгового зала. Сворачивая в третий раз в отдел «Все для выпечки», я отчетливо понимаю — близится катастрофа. Время подпирает, а я тщетно пытаюсь припомнить, когда последний раз брила ноги. И вообще я начинаю сама себе напоминать бестолкового ребенка из старого комикса, чья дорога домой, отмеченная пунктиром, представляла собой замысловатые кружева.

Когда наконец я приезжаю обратно, на кухне меня ждет Ева.

— Давай-ка помогу, — говорит она, видя, что у меня не хватает рук открыть дверь.

Я с готовностью протягиваю ей гроздья пластиковых мешков, их тонкие ручки оставили красные рубцы у меня на ладонях.

— Ну ты, мам, всего накупила, — говорит она, выставляя сумки на стол и заглядывая то в один, то в другой. — Стряпать собралась?

— Ну да, сейчас к Дэну в гости поеду, — говорю я.

Ева вздрагивает — как бы чуть спотыкается, но я замечаю. Вытащив кочан цикорного салата, она принимается внимательно изучать этикетку.

— Деточка, да пусть все так в мешках и лежит. Посмотри лучше, можно ли запихнуть это в холодильник…

— Сейчас, — говорит она.

Я догадываюсь — Еве что-то от меня надо. Иначе бы уже плешь мне проедала из-за того, что я к Дэну на свидание иду.

— Мам, — начинает она, и я понимаю: вот оно.

Ева открывает дверцу холодильника, оценивая свободное место на полках.

— Можно мне сегодня вечером пойти кое-куда?

— Куда?

— Ну, в город. В «Заграницу».

— С кем?

— С Луисом.

— Ни в коем случае.

Все ее напускное дружелюбие тотчас же улетучивается. Она мрачно спрашивает:

— Почему?

— Сколько ему лет?

— Семнадцать.

— Вот тебе и причина.

— Мам, но мне в октябре будет шестнадцать!

— Вот тогда и начнешь на свидания бегать.

— Это никакое не свидание! Туда вся конюшня едет! У Карлоса день рождения!

— Значит, тебе тем более нечего там делать, — говорю я решительно.

— Но почему?

— Потому, что все эти ребята старше тебя. Возможно, они захотят выпить…

— Не захотят! И потом, я-то в любом случае пить не буду!

— Правильно, не будешь. Потому что никуда не поедешь.

— Ты лицемерка! — взрывается Ева. — Ханжа! Тебе, значит, все можно, а мне все нельзя? Ты, значит, идешь куда хочешь и с кем хочешь, и плевать тебе, что думают остальные! Срань господня! Мам, я всего-то собиралась поужинать в обществе людей, с которыми ты меня заставляешь работать!..

— Отдохни от этой мысли, — говорю я. — Ты пока еще под домашним арестом за курение на сеновале. Кстати, я продлеваю его еще на неделю за «срань», которую тебе сейчас понадобилось ввернуть. Что до остального — тут ты права, я взрослая, а значит, имею право ходить с кем хочу и куда хочу.

— А как же папа?

— Ты к чему клонишь?

— Ему, думаешь, понравится, что ты к своему бойфренду ужинать отправляешься?

— Да какая разница? Он, по-твоему, обо мне думал, когда к своей Соне переезжал?

Сказав это, я понимаю, что ляпнула зря.

Ева смотрит на меня с настоящей ненавистью в глазах. Захлопывает холодильник и выскакивает из кухни.

Какое-то время я гляжу вслед, соображая, не пойти ли за ней. Потом решаю для начала дать ей успокоиться.

Я вчитываюсь в рецепты, разглядываю фотографии, стараясь получше запомнить, что к чему и что за чем. Идеальная картина сегодняшнего вечера не предусматривает подглядывания в шпаргалки. Пусть Дэн думает, что я вдохновенно импровизирую, творю волшебство.

Сооружение блинного пирога включает целых пять рецептов. Сами блины, три разные начинки и сырный крем. Все-таки я пишу кратенькие шпаргалки и прячу в сумочку. Это всего лишь список необходимых продуктов с указанием количества, порядка использования и характера предварительной подготовки — это натереть, это нарезать, из этого приготовить пюре или что там еще. А то вдруг самое важное позабуду.

Когда, почистив перышки, я вновь спускаюсь на кухню, Мутти ополаскивает в раковине шпинат.

— Смотрю, ты успешно съездила, — говорит она.

— Ну да.

— Что собираешься готовить?

— Блинный пирог, а на сладкое — креп-сюзет.

Мутти оборачивается ко мне, забыв про шпинат.

— Schatzlein, ты хоть раз что-нибудь из этого готовила?

Я мгновенно робею, видя, насколько очевидно она не верит в успех.

— Нет…

— Тебе не кажется, что для начала следовало бы состряпать что-нибудь попроще?

— Нет, — говорю я, пересекаю кухню и снимаю с полочки заветную книгу, чтобы еще раз пробежать глазами инструкцию. — Рецепт есть, картинок куча… Все должно получиться!