– Это тебе, – сказала она. – Недорого, но изящно.

В пакете была майка с британским флагом и русско-английской надписью:

КОКНИ

COCKNEY

– Это в Лондоне продают, – сказала она. – На всех языках. Но на русском получается особенно мило.

И она тихо захихикала. Я не могла удержаться и засмеялась тоже.

И Хули выглядела в точности так же, как в двадцать девятом году, когда она приезжала в Россию по линии модного тогда Коминтерна. Только сейчас ее стрижка казалась чуть короче. Одета она была, как всегда, неподражаемо.

Последнюю тысячу лет стиль И Хули не менялся – это был предельный радикализм, замаскированный под утилитарную минималистичность. Я завидовала ее смелому вкусу – она всегда опережала моду на полшага. Мода циклична, и за долгие столетия сестренка И наловчилась кататься на волнах этих циклов с мастерством профессионала по серфингу – каким-то чудом она постоянно находилась в точке, угадать координаты которой пытаются все дизайнеры одежды.

Вот и сейчас на ней была умопомрачительная жилетка, похожая на огромный патронташ со множеством разноцветных накладных карманов, расшитых арабской вязью и оранжевыми словами «Ka-Boom!». Это была вариация на тему пояса шахида – каким его сшил бы японский дизайнер-либертен. Вместе с тем вещь была очень удобной – сумка обладателю такой жилетки была ни к чему.

– Не слишком ли смело для Лондона? – спросила я. – Никто не возмущается?

– Что ты! У англичан все силы духа уходят на лицемерие. На нетерпимость не остается.

– Неужели все так мрачно?

Она махнула рукой.

– Лицемерие по-английски «hypocrisy». Я бы ввела новый термин – «hippopocrisy», от «гиппопотам». Чтоб обозначить масштабы проблемы.

Я терпеть не могу, когда дурно отзываются о целых нациях. По-моему, так поступают или неудачники, или те, у кого нечиста совесть. Неудачницей сестричку И никак не назовешь. Но вот насчет совести…

– А почему бы тебе первой не перестать лицемерить? – спросила я.

– Тогда это будет цинизм. Еще неизвестно, что хуже. В общем, в чулане темно и сыро.

– В каком чулане?

– Я про английскую душу. Она напоминает мне чулан. Или как это правильно перевести… closet. Лучшие из англичан всю жизнь стремятся оттуда выйти, но удается это, как правило, только в момент смерти.

– Откуда ты знаешь?

– Как откуда? Вижу изнутри. Я ведь сама англичанка. Ну, конечно, не до конца – примерно как ты русская. Ведь можно сказать, что ты русская?

– Пожалуй, – согласилась я и тихонько вздохнула.

– А на что похожа русская душа?

Я задумалась.

– На кабину грузовика. В которую тебя посадил шофер-дальнобойщик, чтобы ты ему сделала минет. А потом он помер, ты осталась в кабине одна, а вокруг только бескрайняя степь, небо и дорога. А ты совсем не умеешь водить.

– А шофер еще в кабине, или…?

Я пожала плечами.

– Это у кого как.

– Да, – сказала И Хули. – Выходит, то же самое.

– Что то же самое? – не поняла я.

– У нас пословица есть. «Everybody has his skeleton in the closet»[17]. Это лорд Байрон сказал. Когда понял, что задушил в себе гомосексуалиста.

– Бедняга.

– Бедняга? – И Хули подняла брови. – Ничего ты не понимаешь. Он этого гомосексуалиста в себе всю жизнь истязал и мучил, а задушил только перед самой смертью, когда понял, что сам скоро коньки отбросит. А все его стихи и поэмы, оказывается, на самом деле написал этот гомосексуалист. Два американских ученых доказали, сама читала. Вот какие в Англии люди! Лучше уж ваш мрачняк в кабине.

– Почему мрачняк? По-моему, в этом много красоты.

– В чем? В скелете рядом?

– Нет, – ответила я. – В русской душе. Представь, ты совсем не умеешь водить, а вокруг степь и небо. Я люблю Россию.

– А что именно ты в ней любишь?

Некоторое время я обдумывала этот вопрос. Потом не очень уверенно ответила:

– Русский язык.

– Ты правильно делаешь, – сказала И Хули, – что внушаешь себе это чувство. Иначе тебе было бы невыносимо тут жить. Как мне в Англии.

Она по-кошачьи потянулась, поглядела вдаль, и в ее глазах мелькнуло что-то лениво-мечтательное. Мне вдруг померещилась хищная острозубая пасть на месте ее лица, как бывает на двадцать пятом кинокадре. Я захотела сказать ей какую-нибудь легкую колкость.

– По-моему, это ты внушаешь себе, что живешь среди лицемеров и извергов.

– Я? Зачем бы я стала это делать? – спросила она.

– Говорят, никто не может совершить убийства, не приписав своей жертве какого-нибудь дурного качества. Иначе совесть замучает. А когда убийства следуют одно за другим, эти качества удобно распространить на всю target group. Не так пугает воздаяние.

По лицу И Хули пробежала тень.

– Это мораль? – спросила она. – Даже некоторые люди понимают, что в реальности нет ни добра, ни зла. А мы с тобой лисы. После смерти нет ни воздаяния за зло, ни награды за добродетель, а только общее для всех возвращение к великому пределу у Желтого Источника. Остальное придумали для того, чтобы держать народ в подчинении и страхе. О чем ты говоришь?

Я поняла, как глупо себя веду – злю сестру, с которой хочу посоветоваться. Кто я такая, чтобы в чем-то ее упрекать? Разве я хоть на йоту лучше? Если я действительно считаю себя лучше, значит, я еще хуже. Надо было свести все к шутке.

– Какие мы серьезные, – сказала я игриво. – Вот к чему ведет многолетнее сожительство с бесхвостой обезьяной. Ты даже рассуждать стала совсем как они.

И Хули несколько секунд недоверчиво глядела на меня, хмуря пушистые брови. Ей это очень шло. Потом она улыбнулась.

– Значит, решила надо мной посмеяться? Теперь не поворачивайся ко мне задом…

У лис эта фраза основана на несколько иных референциях, чем у людей, но общее значение примерно то же. Я и не собиралась поворачиваться к ней задом, тем более что она действительно могла дернуть за хвост – в пятнадцатом веке такое уже произошло, я до сих пор помню. Но эта фраза неожиданно напомнила мне о последнем свидании с Александром. Я покраснела. Это не укрылось от сестрички И.

– Ого, – сказала она, – ты все так же краснеешь, как тысячу лет назад. Даже завидно. Как тебе удается? Для этого, наверно, надо быть девственницей?

Самое интересное, что я краснею только в компании других оборотней. А при общении с людьми такого не бывает. Очень жаль – можно было бы сильно поднять тариф.