грохоча, кабина опустилась на десятую палубу, двери, скрежетнув, открылись и я помчался в сторону мастерской #6.

— Всё в порядке, Олдман. На месте твоя голова.

— Не повреждена?

— Нет. Всё как было, лежит в боксе, а он зафиксирован на полке. Не суетись, всё нормально.

У меня словно камень с души свалился.

— Спасибо, Сэм. Пожалуйста, береги её.

— Стараюсь.

— Проверь мастерскую и соседние. И склад! Проверь склад! Эта Янг могла что-то взять.

— Хорошо, только не истери, пожалуйста. Ни минуты покоя с тех пор как ты явился, Олдман. Лучше бы ты меня засадил в кутузку, — вздохнул он.

— Нет. Страдай.

Мы рассмеялись.

Сэм хороший друг.

62

Самым сложным в моей карьере было дело Тореадора. Маньяка стали называть так потому, что он оставлял на улицах жертвы под красным покрывалом, которое один из журналистов прозвал мулетой. Поиски мотивов каждый раз ставили меня в тупик. Их попросту не было, как и следов. Убийца расчленял очередную жертву, клал то, что от неё осталось, прямо на дорогу и накрывал ярко-красным покрывалом. Никаких улик: ни волос, ни отпечатков, ни даже следа, который могла бы взять собака. Хитрый ублюдок всё предусмотрел, он надевал перчатки и специальный облегающий комбинезон, тщательно скрывал свои волосы под париком, прятал лицо под слоем грима, а зрачки за менявшими их цвет линзами. Он даже опрыскивал подошвы ботинок из перцового баллончика, как и покрышки, прежде чем уехать.

На то, чтобы его вычислить, я потратил более семи лет, но когда мы припёрли этого мерзавца, свидетелей у него оказалось больше, чем у Иеговы. Дело разваливалось в суде снова и снова, а его адвокат будто насмехался над нами в течении трёх лет, на протяжении которых подонок оставался на свободе, а убийства продолжались.

Всё завершилось в тот момент, когда его адвокат погиб под колёсами пьяной дуры, перепутавшей педали на перекрёстке. Поразительно, насколько сильно может зависеть исход одного и того же дела, если мерзавца защищают разные адвокаты. Впрочем, и сами адвокаты, что мне попадались, были не меньшими мерзавцами, чем наш тореадор.

Его засадили пожизненно, но во время вынесения приговора, он улыбался и слал воздушные поцелуи в камеры. У этого ублюдка не было ни сожаления, ни, тем более, раскаяния в содеянном. Он убил триста семнадцать человек, но людей волновало лишь то, что он был известным актёром и ради его свободы они были готовы сами сесть в тюрьму, давая ложные показания и подтверждая одну его ложь за другой. Одни — чтобы показать свою преданность и восхищение, другие — в надежде сблизиться.

Именно тогда я начал испытывать отвращение к людям. Все лгут — повторял я себе постоянно. И только благодаря этому, мне удавалось раскрывать самые безумные и запутанные убийства. Но не здесь, не на корабле.

Кубик Рубика из улик и фактов, что я пытался собрать, по-прежнему беспокоил меня. В нём всё ещё не хватало целой стороны — мотивов. Конечно, у меня начали вырисовываться кое-какие теории, но на конкретный мотив они не тянули. Попытавшись отбросить всё лишнее, я постепенно пришёл к тому, что это такой же больной ублюдок, получающий удовольствие от процесса убийства. Ему не нужен мотив, так же как голодный не раздумывает о причинах, прежде чем съесть попавший в его руки бургер и запить его кофе.

Кофе… как же хочется ощутить его вкус и аромат, проникающий в ноздри и, кажется, в самый мозг. Я бы убил за возможность выпить свежесваренный кофе!

Меня устраивали мои теории ровно до тех пор, пока не появилась Хилари Янг. В этот момент я потерял покой и все мои предположения рассыпались в пыль. Хорошо хотя бы то, что аватар не мог страдать бессонницей и мне не приходилось мучиться от её последствий. Мысли всегда были ясными, а тело бодрым.

Что за чертовщина тут творится? Почему мёртвые восстают, а живые не хотят мне помочь?

Из раздумий меня вывел звонок:

[Сэм Гарднер — Наноэлектронщик]

— Олдман, лучше присядь.

— Что случилось?

— Я проверил ремонтный склад. Почти все детали Янг на месте. Недостаёт несколько сервоприводов, да кое-какой мелочёвки, но их могли взять для ремонта. Сходил бы ты на первую палубу, нужно проверить на месте ли ключевые элементы сознания. А я пока схожу на склад гальваники, проверю там.

— Будь осторожен, Сэм. Думаю, нам не стоит ходить по одиночке.

— Справлюсь как-нибудь.

В коридорах было на удивление малолюдно, пока я шёл к лестнице. Хватит с меня этих лифтов.

Тут и там на стенах виднелись следы от недавнего смещения оси вращения корабля. Ступени и перила отремонтировали и я легко спустился к двери на первую палубу, которая в прошлый раз оказалась заблокированной. Похоже, дверь заменили или так хорошо отремонтировали и окрасили, что на ней не было и следа повреждений.

Я перешёл в коридор и зашагал по нему. Наконец-то горели все лампы. Свет был не особо ярким. Шторки диафрагм в моих глазах с едва слышным звуком изменили положение и стало комфортнее.

Дойдя до складов, где хранились отключенные аватары, я принялся за поиски. Бокс Хилари Янг я нашёл довольно быстро. Внутри были те же элементы, что в остальных — несколько плат, процессор и ячейка памяти.

— Сэм, — вызвал я его, — я проверил, ключевые элементы сознания Янг на месте.

— Я только пришёл, тут ко мне твой друг прицепился с расспросами, поэтому пришлось задержаться.

— Друг?

— Валентайн.

— А, профессор. Что ему было нужно?

— Узнать зачем я явился. Я сказал правду — за корпусными деталями аватара.

— Хорошо. Я иду к тебе, а то, боюсь, ты потратишь уйму времени на поиски.

— Отлично. Тогда до встречи.

Я вышел со склада и зашагал по коридору в обратном направлении. Здесь, ближе всего к внешней обшивке, мантра корабля была значительно тише. Обычно я не замечал гул стен и пола, резонировавших от работавших на корабле механизмов и шагов аватаров, но теперь я стал ощущать его нехватку. Наверное, это как жить у аэропорта, когда поначалу мешает звук турбин самолётов, а потом привыкаешь и даже смотришь в небо, вспомнив, что давно не было очередного шумного исполина.

Небо… удивительно, но я не скучаю по нему. Я и не помню даже, когда в последний раз вглядывался в него. Наверное это было ещё в детстве, а всю взрослую жизнь я всё больше смотрел на землю и в свои записи.

[Сэм Гарднер — Наноэлектронщик]

— Олдман, я нашёл ладонь.

— Что?

— Левую ладонь Янг. Она тут.

— А как ты узнал