поговорить есть с кем. На собраниях всех организовывает на защиту населения от банды выродков. Не человек – подарок в фольгированной упаковке. Разве такие бывают, разве может человек, пройдя столько испытаний, быть таким открытым и чистым? И ведь все его любят, все уважают, прислушиваются, несмотря даже на то, что сиделец».

Было раннее утро, Беате не спалось, поэтому она тихонечко спустилась в кабинет, чтобы продолжить работу. Ей хотелось загрузить мозги, чтобы не думать о вчерашнем вечере, о леденящем душу ужасе, который накрыл ее там, посреди снежной пустоты. Но самое главное, чего ей не хотелось, – это вспоминать тепло Миколы, который прижимал ее к себе и успокаивал. Она так давно не чувствовала этого, не чувствовала мужской защиты и поддержки, не слышала, что все теперь будет хорошо. Только сейчас Беата поняла, что последний раз такие ощущения были у нее, когда был жив папа, когда она знала точно: что бы ни случилось, он обязательно что-нибудь придумает и все будет хорошо. Вчера в объятиях Миколы, сидя в сугробе и захлебываясь ледяными слезами, она поняла, что счастье есть, просто Степан был не ее человеком, что не стоит из-за одного индивида вычеркивать всех представителей противоположного пола.

– Стоп, – вслух сказала она, чтобы сбить страшные для нее мысли, – прекрати сейчас же, он просто тебя пожалел, дуру.

– Ты с кем разговариваешь? – Микола заглянул в кабинет и улыбнулся, у него в руках была вчерашняя горе-веревка, которая так подвела Беату.

– Сама с собой, – честно ответила она, отчего-то смутившись, – вот еще не решила, это диагноз или последствие вчерашнего переохлаждения.

– Я знал, что найду тебя здесь, – Микола по-прежнему улыбался. – Всю ночь меня мучила мысль: ведь веревка не отвязалась, потому как привязанную к крыльцу часть я видел. Вот, вскочил, решил проверить, ты привязала к крыльцу веревку очень мудреным узлом.

– Ну, я выросла на море, – улыбнулась она, словно он сделал ей шикарный комплимент, – у нас морские узлы даже в школе учили завязывать. А делал это мой отец, так, для общего образования школьников. Вот я за ним по этим кружкам и таскалась. К десятому классу я умела это делать лучше всех. Мне вчера казалось, что я все рассчитала. Веревка была хорошая, крепкая. Я обвязала одним концом себя за пояс, покрепче прикрепила другой к крыльцу. Мы ходили в походы. Конечно, это были не сочинские горы, но я знаю, как правильно обвязать себя веревкой. Как вчера так получилось, ничего не понимаю.

– Очень просто, – Микола протянул ей конец веревки, – кто-то ее обрезал. Отвязать твой навороченный узел человек не смог и просто отрезал конец.

– Так ты говорил, что видел меня в окно?

– Да, Дуне не спалось, она обиделась на Эллу, что та не пустила ее к тебе сказать спокойной ночи, и демонстративно смотрела в окно, отстаивая свою позицию.

– Хорошая девочка, характерная, молодец, – искренне похвалила ее Беата.

– Спасибо, – Микола принял это как комплимент себе, – вот она тебя и увидела. Потихоньку разбудила меня и заставила идти на помощь, чтоб ты не потерялась. Когда мы с Дуней пошли одеваться, твоя веревка еще была цела. Нам надо было минут десять на все про все, и вот когда Дуня встала у окна в столовой, а я вышел на улицу, то на крыльце уже болтался только обрезанный конец.

– То есть десять минут, – все прочие мысли вытеснил профессиональный азарт докопаться до правды. – Вы никого не видели в доме по пути?

– Нет, – даже не задумываясь, сказал Микола, – в доме стояла полная тишина. – Шерлок Холмс, – вдруг испуганно сказал он, – кто твой Мориарти? Кто хотел убить тебя? Шутки закончились, эта веревка говорит, что все очень серьезно.

– А Жека, как очутился на крыльце Жека? – Беата достала свои записи и что-то там стала чертить.

– Я не знаю, надо спросить у Дуни, – растерялся он, – вчера я не стал никого допрашивать, да, если честно, и причины не видел. Но Жека, зачем ему?

– Смотри, – после пережитого они незаметно перешли на ты, – вчера вечером за ужином Агния делает объявление, что я разоблачу шутника, но неожиданно засыпает. Корнелия говорит, что такое бывало. Мы не удивляемся, но очень вовремя она ушла в страну Морфея, как ни крути. А что, если кто-то очень не хотел моего откровения?

– Но сон Агнии – это небольшая отсрочка, – вступил в рассуждение Микола, – и шутник, боящийся разоблачения, решает использовать эту отсрочку для того, чтоб убрать тебя. Но ведь обрезать твою веревку – это уже убийство, это не идет ни в какое сравнение с тем спектаклем, что шутник устраивал до этого.

– Согласна, – кивнула Беата, – но это как воронка, она затягивает все глубже, одно тянет за собой другое, как снежный ком, и нет этому ни конца и ни края.

– Но вернемся к Жеке, – сказал Микола. – Он не мог убить Дженни, все остальное с большой натяжкой еще могу допустить, но собаку он любил больше Ритки.

– А что, у него к Ритке любовь? – поинтересовалась Беата.

– Да, безответная, – ответил Микола, – давно уже, он для этого ее сюда и устроил в надежде добиться расположения. Но Ритка Риткой, а вот Дженни с ним всю жизнь.

– В смысле? – удивилась Беата. – Собаки столько не живут.

– Почему же, Жека – наш одногодок, а бабушка Ваппу подарила ему ее на семилетие.

– Жека – наш одногодок? – искренне удивилась Беата. – Он выглядит на сорок.

– Ну, у него калмыцкие корни и его полнота немного прибавляет ему возраста, – деликатно сказал Микола, – и кстати, Жека – это сокращенное имя. Его полное имя – Муджик, он его немного стесняется, поэтому не афиширует.

– Калмыцкие? Очень странно, у него светлая кожа, да и волос русый, я думала, что он из местных.

– Ну, намешано у него в родословной, в нашей многонациональной стране одно другому не помеха, – рассудил Микола, – я знаю казахов, которые живут в России в пятом поколении и не знают своего языка, зато без акцента говорят по-русски. При этом женятся и выходят замуж исключительно за представителей своей нации. Так почему калмыкам не проживать в Карелии? Да и вообще, Беата, мне кажется, ты надумываешь, Жека не может, он добрейшей души человек.

– А если и был расчет на то, что