— Он же ваш отец! — настойчиво продолжал парень.

Яна возилась со скатертями, но ее движения стали медлительней. Этот юнец словно бросил в нее камень. Или просто напомнил? «Иногда этот мальчишка с его черепками из раскопок кажется мне забавным, но сегодня весь вечер сидит с таким видом, будто мы с ним заговорщики и он мой союзник. Наверняка разговаривал с тем человеком, в низине, если утверждает, что это мой отец! Но при всех ничего не сказал. Мужики от любопытства из кожи вон лезли! Этим стоит немного выпить, как тут же начинают корчить из себя святых и суют нос в чужие дела…»

— Ведь вашего отца ни в чем не обвинили! Не было никаких доказательств! — продолжал парень, ободряюще глядя на молодую буфетчицу. Она подошла совсем близко к его столику и теперь стояла, низко наклонившись над ним. Ей нравилась его по-мальчишески пытливая физиономия. Ах, мальчик, мальчик, что ты знаешь о жизни…

— И вы все это время не виделись?

— Не виделись, — кивнула Яна.

— Но почему? — искренне изумился парень.

Яна попыталась улыбнуться. Улыбка получилась кривая, вымученная. Парень неодобрительно отвел взгляд. Перед глазами у него все еще стоял хромой мужик, тот самый, что только-только вывалился из ресторана. Он уже не раз слыхал его разговорчики. «Поливает всех и вся! И мою работу тоже: „И за что тебе только деньги платят? За то, что в земле копаешься? Ишь ты — ученый! Ну и что с того? Сколько ребят из нашей деревни отправилось на ученье, и все воображали, что в люди выбьются. А теперь протирают с десяти до пяти штаны! Толку от них!“»

Раньше над ним подтрунивали, напоминали, каким он был когда-то пламенным борцом за прогресс. Но сегодня вдруг напустили на себя важность и вступились за него: «Вам, молодым, лучше попридержать язык за зубами! Когда мы начинали, вас и в проекте не было! А мы — ветераны…»

Пили много. И в конце концов решили, что тот, кто когда-то трусливо сбежал из низины, не смеет в этих местах объявляться.

— Если ваш отец пошел против таких вот кришпинов…

— Ни против кого он не шел! — воскликнула Яна и сама испугалась своего ответа.

— Тогда почему же вы боялись с ним встречаться? — возмущенно спросил парень.

Яна молчала. Иначе пришлось бы признаться, что с тестем не пожелал иметь дело прежде всего ее муж. Он постоянно твердил: «Это твой отец, я понимаю, Яна, но он нам может всю жизнь исковеркать!»

— Чего только люди не наболтают… — допустил юноша. — Но ведь они при том не были и не видали, как он стрелял!

— Если вообще стрелял… — неуверенно добавила Яна.

— То-то и оно! — сказал юноша. Направляясь в свою комнату, он думал о том старике, с которым провел вечер внизу, у кузни. Вид у него такой, что выстрелить он может не задумываясь. Не иначе дедок в молодости большой кротостью не отличался.

Яна заперла входные двери. Погасила всюду свет. В ванной смыла с себя ресторанные запахи и долго стояла под душем, как будто надеясь, что вода унесет с собой и угрызения совести. Оказывается, они все еще мучают ее. Скоро снесут мельницу, а потом ляжет руинами кузня… На что отцу понадобилось напоминать о себе и о давным-давно ушедшем? Да еще сейчас, когда вода вот-вот покроет всю низину. Она надеялась, что навсегда исчезнут и воспоминания о трагической гибели матери. «За эти годы я и отца потеряла. Сейчас он здесь, рядом, но меня пугает его возвращение».

Погружаясь в сон, Яна слышала рядом с собой спокойное дыхание мужа. «На него я не вправе обижаться. В самом начале он очень помог мне. Да и потом спасал от сплетен. Только недавно мы смогли сюда вернуться. Получается, нас приняли с распростертыми объятьями лишь потому, что я отказалась от отца?.. У Радима опять приличная работа, но как он изменился! А был совсем иной, когда скитался с кинопередвижкой из деревни в деревню. Тогда у нас обоих были другие интересы. А теперь все упирается в деньги, деньги, деньги. Мы оба изменились…»

За окном бледнела ночь, близился рассвет, и Яна все больше боялась наступающего утра. Ее охватило такое чувство, будто вот-вот окончится засада и начнется охота. Мужики были немногословны, но взгляды иных из них вспыхивали пробуждающимся гневом…

Рассвет принес прохладу. Разбитое окно покрылось белесым налетом, неизвестно откуда сюда заплутал аромат свежескошенной травы.

Амброж щурился, пытаясь в полумраке разглядеть комнату. Его внимание привлекли клочья тумана. Словно легкий, влажный дымок, они стояли над его постелью. Какое-то время он просто наблюдал. Мысли еще не терзали его, как будто память еще не проснулась и в нем живет лишь настоящее.

Вдалеке гомозился фазан. По верхнему шоссе погромыхивала первая машина народившегося дня. Река пела и плескалась у камней и берегов. Все вокруг жило ее монотонным шумом.

В полумраке на голых стенах уже выступили рубцы и шрамы. Рокот воды усиливался, и все мелочи, напоминающие о прошедшей под этой крышей жизни, слились с ним воедино. Амброж зажмурился, пытаясь стряхнуть с себя видения, избавиться от всего, что с такой силой поднялось в его душе.

Он быстро вскочил на ноги. Дрожа от холода, потянулся. Поставил спиртовку на плиту и поджег кубик сухого спирта. Потом выбежал из дома и набрал в манерку речной воды. Скинул с себя одежду и, обнаженный до пояса, схватив полотенце, спустился к реке. Поспешно ополоснувшись, он растирался до тех пор, пока кожа не покраснела и не стало жарко. Он надел рубаху, натянул поверх нее свитер. Позавтракал. На сигарету времени тратить не стал, спешил использовать утро с его прохладой.

Взобравшись на чердак, Амброж уперся всем телом и поддел железной трубой обрешетку под самым коньком крыши. Гвозди проржавели, и она легко поддалась. Потом, взяв топор, стал сшибать дранку. Дранка была трухлявой и крошилась, как пряники. Амброж попытался поднять ее целым пластом вместе с обрешеткой. Это ему удалось. Лишь кое-где, там, где рейки держались покрепче, пришлось вышибить гвозди. Когда ему хотелось выругаться, он останавливался, пережидал и, вздохнув, снова принимался за работу, зарекаясь хулить предков. Руки прадеда когда-то на совесть сотворили эту крышу.

Амброж знал наперед, что его здесь ожидает, и еще раньше примирился со всеми трудностями, со всем, с чем придется столкнуться. Он обдумывал самые разные обстоятельства, сопутствующие перевозке и упаковке необходимых вещей, еще там, дома в городе, когда созревали его планы, обдумывал с такой скрупулезностью, что не слышал, о чем говорит Мария,