Я ему не ответил. Кивком простившись на перекрестке со своим приятелем, я, давя подошвами сапог ощипанную с деревьев листву, которую холодный ветер старательно бросал мне под ноги, молча пошел переулками Замоскворечья к себе в гостиницу. Из головы у меня теперь почему-то все не шла тонкая, стройная фигура Аглаи Петровны, обтянутая темно-лиловым платьем, ее бледное тонкое лицо и задумчивый взгляд ее карих глаз, смотревших на меня разом и доверчиво, и настороженно.

Глава III

В следующий раз нам с Корзуновым удалось встретиться лишь через несколько месяцев – осенью 1869 года.

Октябрь уже вступил в городе в свои права, раскрасив московские бульвары и сады багряной и золотистой краской, разлив на дорогах и тропинках обширные лужи, перемешанные с разбухшей грязью, взбитой копытами лошадей, колесами экипажей и ногами пешеходов; по утрам улицы и площади в низинах часто накрывало промозглым туманом, сквозь который тускло поблескивало осеннее солнце, ставшее уже совсем скупым на тепло.

Одним таким сырым и холодным утром я и навестил Корзунова в его апартаментах.

Мой приятель, против своего обыкновения заставив меня около четверти часа дожидаться его в прихожей, вышел ко мне в пестром домашнем халате, наброшенном на жилет и белоснежную сорочку, и с несколько недовольной миной на лице. Сославшись на головную боль, терзавшую его в последнее время, он жестом пригласил меня в свой кабинет.

– Как обстоят твои дела после поездки в Самару, дружище? – спросил он, предложив мне расположиться в большом кресле и занимая свое место за письменным столом. – В газетах после оглашения завещания Барсеньевой о тебе столько всякого любопытного понаписали, что не говорить – вспоминать стыдно…

– Да-да, – усмехнулся я, – особенно наши, самарские, постарались! Чертовы щелкоперы!.. Не смогли, видать, отказаться от такого счастья! Как же не тиснуть какой-нибудь грязный слух, какую-нибудь пакость про видного местного купца и про столь редкую в наших краях «темную историю»! Чтобы они упустили такой случай? Держи карман!

– И все же их литературные подходы различались! Кто-то описывал тебя, как алчного крохобора… – Корзунов начал загибать пальцы.

– Ага, конечно, пятьсот тысяч – это же просто крохи! – с жаром перебил его я.

– Ну, а другие лепили из тебя ну просто-таки отечественного Огюста Дюпена из бульварных детективных рассказиков, столь любимых нашим городским обывателем!

– Вот ты смеешься, – ткнул я пальцем в Корзунова, – а мне, оказавшемуся в центре всеобщего внимания, теперь как-то не до смеха. Представляешь, мне пришлось совершенно перестать принимать у себя кого-либо: каждый день ко мне повадились заявляться в гости всякие подозрительные личности – не то зеваки, желающие со мной познакомиться, не то эти журналисты, а может статься, что и те, и другие разом.

Корзунов вдруг расхохотался.

– Смеетесь, сударь? – я вспыхнул.

– Прости, пожалуйста! – ухмыльнулся мой собеседник, потерев виски пальцами. – Я просто представил это, и мне сие показалось весьма забавным.

– Не так уж это все и забавно, поверь! Но это еще полбеды!

– А что такое? – Корзунов насторожился.

– Что такое… Вся моя затея непостижимым образом встала на прикол, что баржа у берега на зиму. Уже пару месяцев я просто топчусь на одном месте, и ни шагу вперед!

– Тебе кто-то чинит препятствия?

– Знаешь, я не склонен приписывать кому бы то ни было способность так влиять на ход событий, но теперь получить все необходимые бумаги стало для меня прямо-таки недостижимой задачей! Оформление права продолжать спор от имени Барсеньевой затягивается неимоверно. В канцеляриях потеряли уже, кажется, все, что только можно потерять… Помнишь, как у нас в гимназии говаривал наш учитель географии: мол, а голову-то вы, месье, не потеряли?

– Да-да, помню-помню! – кивнул Корзунов и поморщился.

– Так вот, – продолжил я, – получить в полиции акт от станового надзирателя мне удалось только спустя два месяца, задействовав все собственные связи и даже связи моего покойного отца. Эти долгие часы в очередях в ожидании приема… Каждый занюханный секретарь требует от меня целую тучу всяких бумаг и расписок, а пару недель спустя при попытке разузнать, почему дело не двигается, оказывается, что часть документов где-то потеряна, утраченное нужно готовить заново, а затем пропадает что-то еще, а потом находится новая причина для проволочки, и конца-края этому не видать! Что это, черт возьми, злой рок или…

– Или извечное русское разгильдяйство? – перебил меня Корзунов, разведя руками.

– Не знаю, не знаю… – я покачал головой. – В общем, задавшись целью сделать все по закону, первую битву я пока проигрываю вчистую. Признаюсь, бывали часы, когда мое желание затевать какую-либо тяжбу и продолжать всю эту чертову бумажную волокиту почти полностью улетучивалось.

– Но теперь-то ты снова здесь и, как я понимаю, все еще в деле, так?

– Да. Мне не хочется так просто отступаться, – вытянув вперед ноги, я откинулся на спинку кресла. – Это наследство стало мне теперь еще нужнее, чем прежде.

– Почему же?

– Потому, что мои торговые дела покатились в пропасть. Со мной разорвали отношения многие из моих постоянных деловых партнеров, да вдобавок еще, как нарочно, намедни сгорел мой самарский склад с крупной партией товара, с поставщиком которого я еще не успел рассчитаться.

– Ущерб велик?

– Изряден. Сам видишь, мне очень нужны деньги, и большие. Очень большие.

– А я до последнего надеялся, что ты все же откажешься от этого сомнительного предприятия, – проговорил Корзунов и потер руки, хрустнув костяшками пальцев.

– Нет, не могу и не хочу.

– Ладно. Ты наверняка братец, пожелаешь снова поговорить с Надеждой Кирилловной? Особой надобности для визита у меня сейчас нет, так что в этот раз я тебе, прости, не помощник. Даже и представлять не хочу, что она тебе теперь скажет…

– Значит, придется мне действовать самому, – вздохнул я.

– Ну, раз надо, то ничего не поделаешь! Кстати, а когда ты намерен подавать на рассмотрение свою жалобу? Если хочешь, приноси ее ко мне, а я взгляну: все-таки я опытный крючкотвор и поболее тебя сведущ в подобных делах. А то ведь у нас законники готовы к любой запятой придраться, если нужно…

– Спасибо, но с жалобой я, пожалуй, немного повременю: мне просто нечего предъявить на суде, кроме измышлений Анны Устиновны.

Корзунов зевнул в кулак и пожал плечами:

– Ну, на нет и суда нет! Да, надеюсь, и не будет!

Громыхнув колокольчиком, он позвал горничную и, подмигнув мне, распорядился о горячем чае и завтраке.

Выйдя от Корзунова, я немного погулял по городу: мне нужно было время, чтобы подготовиться к разговору с Савельевыми. В качестве союзников они были мне необходимы. Анна Устиновна этого союзничества