— Это не так... Но я в первый раз рад отсутствию Элизабет.

Молодая женщина действительно оставалась в Шантелу. Узнав, что ее враг наконец покинул дом, она тем не менее отказалась переезжать.

— Пока мой супруг не вернулся, мне лучше оставаться здесь. По крайней мере, до родов, — объяснила она свое решение братьям, которые поспешили в Шантелу в надежде привезти ее домой. — У нас мне будет труднее скрывать мое положение. И потом, я не хочу огорчать госпожу де Шантелу. Она счастлива и ждет рождения ребенка, для которого уже все готово. Я не могу лишить ее этой радости. Это было бы невежливо. Я вернусь позже.

— Даже если твой муж так и не приедет? — спросил Артур, которому плохо удавалось скрыть свое разочарование.

— Разумеется! Я знаю, что кумушки начнут чесать языками, но я замужем, и мне не придется краснеть. Впрочем, я надеюсь, что мои братья сумеют заставить сплетниц замолчать, — с улыбкой добавила она.

— Рассчитывай на нас! — ответили они в унисон.

Вернувшись домой, подростки были удивлены тому, что отец одобрил решение Элизабет.

В ночь «очистительного огня» Гийом искренне радовался тому, что Элизабет отказалась вернуться домой. В противном случае скрыть от будущей матери визит Брюслара вряд ли удалось бы. Пришлось бы что-то говорить, а Гийом намеревался как можно дольше сохранить в тайне судьбу ее мужа. Он никогда ничего ей не скажет, если только позже не будет каких-то известий. Гийом, со своей стороны, решил сам провести небольшое тайное расследование с помощью своих иностранных корреспондентов и корреспондентов банка Лекульте. Линейный корабль незамеченным не останется, хотя на океанских просторах обнаружить его след невозможно. Когда «Эссекс» вернется в Англию, можно будет примерно прикинуть его маршрут, хотя, если посмотреть трезво, это напрасный труд, потому что корабль мог выполнять не одну миссию... Нет, рассчитывать нужно на удачу, а Гийом по опыту знал, что эта капризная госпожа умеет разочаровывать. Значит, молчание — лучшее решение, как сказал Брюслар? Возможно, но только в том случае, если оно поможет забыть о предмете любви. А с таким человеком, как Элизабет, на это надеяться не приходилось.

Ворчливый голос Потантена, который сгорал от желания узнать, что за «плохие новости» привез Брюслар, прервал раздумья Гийома:

— Вы собираетесь простоять на улице всю ночь?

Тремэн вздрогнул, повернулся, отдал фонарь своему старому слуге, но взял его под руку, чтобы вернуться в дом.

— Идем, тебе я расскажу все, как есть, но ты никому не скажешь ни слова. Остальные — даже Клеманс! — не должны узнать ничего. У них одна задача: сделать так, чтобы никто не узнал о том, что шевалье де Брюслар был здесь сегодня вечером.

— Конечно же, я им ничего не скажу. Это оскорбление для них! — сурово ответил Потантен. — Здесь каждый знает, что если новость дойдет до больших ушей капрала Пелуза, все обитатели дома отправятся в тюрьму, а сам дом будет уничтожен!

Позже, когда Гийом рассказал обо всем старику-мажордому, тот не смог скрыть своего беспокойства.

— Если Господь всемогущий слышит наши молитвы, он пошлет нашей Элизабет девочку, потому что в случае рождения мальчика нашим неприятностям не будет конца! А что, если враги его отца узнают о его существовании? Такие бешеные псы, такие, как Сент-Алин, будут способны на все!

— Я все это знаю, Потантен, и я, так же как и ты, предпочел бы, чтобы родилась девочка. В любом случае после родов мы привезем Элизабет сюда, а потом будем думать, что делать дальше. Возможно, стоит поразмышлять о том, чтобы ребенка воспитывали где-то в другом месте.

— Вдали от матери? Она никогда на это не согласится!

— Возможно, найдется другое решение, — мечтательно продолжал Тремэн. — Мы могли бы... Да, почему нет? Мы могли бы выдать мальчика за девочку. Так мы выиграем время и подумаем о его будущем. Нам нужно именно время!

— Неплохая идея! — одобрил Потантен. — Это возможно, потому что мадам Элизабет все время говорит о том, что хочет сама кормить ребенка грудью. Никакая кормилица ничего не узнает! И все-таки, — добавил он после недолгого размышления, — я почувствую себя спокойнее, когда мать и младенец будут под нашей крышей, под нашей защитой! В Шантелу они, конечно, все милые и преданные, но надо сказать правду: там одно старичье! — закончил свою речь этот «молодой человек» семидесяти четырех лет от роду.

* * *

Но в последующие недели приходящие из Парижа новости лишь усилили тревогу Тремэна и Потантена. Чтение «Монитора» не приносило людям успокоения, ожидавшим появления на свет того, кого полиция Бонапарта сразу же окрестит заговорщиком. Заговор Кадудаля, раскрытый благодаря предательству в феврале и увенчавшийся его арестом 9 марта, спровоцировал цепочку арестов, дошедших до самого близкого окружения Первого консула. Под стражу взяли генералов Пишегрю и Моро, причем последний в глазах народа являлся самым опасным соперником Бонапарта, потому что был настоящим героем.

Полиция, по-прежнему остававшаяся под руководством ни на что не способного судьи Ренье, неистовствовала. Верхнюю Нормандию и нормандский Вексен заполнили шпионы и даже войска, поскольку выяснилось, что заговорщики прибывали во Францию через прибрежные отвесные скалы Бивиля возле Дьеппа. К счастью, обыски и визиты в дома ограничились устьем Сены. Но Тремэн и Потантен не успели даже вздохнуть спокойно: дело герцога Энгиенского внушило им подлинный ужас.

Факты были таковы: сын принц Конде, поселившийся в городке Эттенхайм на землях маркграфа Баденского, на нейтральной территории и на другом берегу Рейна, был арестован 15 марта отрядом, пересекшим пограничную реку под покровом ночи и в нарушение всех законов. Почти сразу же арестованного отправили в крепость Страсбурга, потом в тюрьму Венсенн, куда он прибыл 20 марта, чтобы следующей ночью предстать перед военным судом. Приговоренного к смерти принца расстреляли во рву замка в три часа утра. По какой причине? Его обвинили в участии в заговоре Кадудаля с целью убийства Первого консула и смены власти. Разумеется, никаких улик предъявлено не было. Герцог действительно имел небольшое количество солдат, но, скорее, держал их ради собственной безопасности, чем с намерением воевать против военной мощи Бонапарта. Более того, герцог Энгиенский всегда выступал против политики убийств, за которую ратовали в роялистском комитете в Лондоне и в кабинете министров Питта.

Поводом для такого пренебрежения правосудием, о котором Фуше пришлось сказать, что «это больше, чем преступление, это ошибка», стал подлинный ужас, охвативший Первого консула