лишь пара мелочей: забытые свитки, тарелка с печеньем, ее любимые подушки… И дом будто преобразился, ожил…

С тех пор как Ирука признался, что помнит прошлую жизнь, Анко начало казаться, что она живет во сне. Слишком светлом и радостном сне, чтобы быть правдой. Иногда украдкой она щипала себя за руку или шепотом говорила: «Кай». Она не могла не проверять, но втайне боялась, что после очередного щипка реальность поплывет и явит… А что именно она должна явить, Анко даже вспоминать не хотела.

Даже кимоно с камонами его клана не успокоило ее душу; прохладная черная ткань жгла руки, будто чужая.

Ирука будто пытался наверстать упущенное время, засыпая ее любовью и нежностью. Он больше не извинялся за прошлое. Он его отпустил, а Анко — нет. Но она надеялась, что мнительность отпустит ее…

Анко хотела бы вымарать из памяти те дни, когда Ирука был холодным и чужим, несмотря на то, что рвать с ней не спешил. Казалось, что тот Ирука ждал, когда у нее лопнет терпение, когда она сама порвет с ним отношения. Но все это время Анко терпела, утирала слезы и терпела, отвечала едкостью на колкости и оскорбления и терпела… А теперь боялась, что может нечаянно проснуться. Вернуться к тому, что было.

Анко все еще тяжело было принять на веру фразу «Мой дом — это твой дом», потому она чувствовала себя полуночным воришкой, каждый раз крадучись пробираясь в библиотеку, разглядывая его личные бумаги и рисунки. Ирука разрешил ей смотреть и читать все, без ограничений, лишь попросив, чтоб она положила все на место после.

— Другая бы, — невесело усмехнулась Анко, — на моем месте полезла в библиотеку его предков, а я листаю его список покупок.

Запомнив, где лежал очередной блокнот с безликой обложкой, Анко быстро вернулась в спальню с добычей. Новым трофеем для изучения стали рисунки довольно фривольного содержания с ней самой в главной роли и короткими надписями на полях, жавшимися к самому корешку, от которых становилось жарко. У Анко горело лицо и пылали огнем уши, но она продолжала листать страницы с карандашными набросками.

— Он даже записывал комплименты, чтоб потом мне их сказать! — охнула Анко, прижав раскрытый блокнот к груди.

На развороте был ее акварельный портрет в куротомесоде, будто бы она лежит на спине с приспущенными плечами, с задранным одной стороны подолом, так что видно черные трусики и… почему-то пояс для чулок, без них самих.

Вообще у Ируки, как подметила для себя Анко, был пунктик на чулках. Частенько на рисунках он оставлял ей только этот элемент одежды. А она защиту в виде чулок не носила с подросткового возраста.

Этот блокнот Анко нашла в тайнике, ящике с двойным дном.

Один из рисунков показался Анко любопытным. Ирука нарисовал ей кошачьи ушки, гладкий хвостик и тряпичные перчатки с большими бантами, напоминающие лапки, которыми ее копия прикрывала обнаженную грудь.

— Горячо! — оценила Анко, а затем, представив, как в таком виде покажется перед Ирукой, схватила лист бумаги и карандаш.

Анко принялась быстро писать, бормоча под нос:

— …Ошейник можно купить в магазине Инузука, ленты — в цветочном, ушки и перчатки на ободке заказать… Чулки… видела где-то такие черные с кружевами, но где я достану такой большой бубенчик? И… к чему крепить хвост?

________________

Заплыв по неизведанным просторам женских форумов считаю удачным, но травмирующим.

Глава 24. Чай, насыщенный предательством

— О, Ирука! — радостно возопил Наруто. — А как там сверху?

— Мелкий! — возмутился я, но затем поправился. — Вась, правила! Прием!

Какой-то шорох, сердитое сопение и затем нарочито скучным голосом Наруто проговорил:

— Цуру, громко, четко. Прием.

Позывные я выбрал короткие из двух слогов. Сакура стала белкой (Рису), Саске — ястребом (Така), а Наруто — орлом (Васи), почти Васей. Себе я дал позывной «Цуру» — журавль. Сакура, правда, против была.

— Цуру — это журавль-оборотень! Нельзя так, Ирука-сенсей! А если настоящие цуру обидятся? Прием. — вклинилась в эфир со своим «ценным» мнением Харуно.

Отрубив микрофон, я тяжко вздохнул:

— Ну хотя бы закончила, как положено.

Ее перебил Саске, не включив свой передатчик, потому я его едва расслышал среди шумов:

— Раньше так называли оборотней и простых птиц.

— Откуда ты это знаешь? — заинтересовался Наруто, все еще прижимая кнопку микрофона.

— Мне мама рассказывала. — тише чем обычно, сказал Саске.

Сакура была суеверной, но странновато: тут страшно, тут не страшно. Хотя испуг голосом она изображала очень достоверно. Может ей, на самом деле, жаль меня, бедного Ируку-сенсея, на которого могут напасть хтонические журавли из глубин Ада? Да не, бред какой-то…

Так как рация могла выйти из строя или я из радиуса приема, то на случай ЧП у каждого был еще и свой набор специальных фуин, которые с легкостью заменяли собой сигнальный пистолет, выстреливая вверх яркую «искру» красного, зеленого или бело-желтого цвета, в зависимости от «сообщения».

Одну из таких печатей задумчиво крутил между пальцев Наруто, свернув в маленький рулон.

Наверное, опять придумывал какую-то ловушку или шутку, а то и ловушку-шутку. Уж очень ему понравилась идея морально унизить врага, чтоб тот растерялся, став легкой мишенью.

— Я вам не мешаю? Нет? — присел на ветку, как на жердочку, заставив генинов притормозить.

Понимаю, новое задание, настроение отличное, наконец, дали не поиграться разок, а насовсем рацию, но надо же держать себя в узде!

Хатаке рации, кстати, брал, но в руки генинам их давал всего пару раз, когда Тору ловили и когда мы на Охотников облаву устраивали. То ли опасался, что «чокеры» с наушником и зарядные в виде коробочки с ручкой-крутилкой седьмые быстро поломают, то ли считал, что лишнее это и надо учиться без гаджетов обходиться, то ли просто не хотел потом отвечать за дорогую аппаратуру, если вдруг проблемы будут.

А я верю в свою команду. Хотя, честно говоря, у меня и вариантов-то других нет. Я не такой хороший следопыт как Какаши, призыва псов для поиска у меня тоже нет, и тратить много времени на поиски седьмых тоже не хочется, если нам придется разделиться по тем или иным причинам. Да и во время операции могут пригодиться.

В целом с заданием они