– Или же он может быть просто нормальным парнем, пытающимся кого-нибудь куда-то пригласить. Жаль мне нынешних мужчин. Их проклинают, если они что-то делают, и проклинают, если они чего-то не делают. Бедняга-парень пытается сказать тебе нечто туманно-романтическое, а ты сразу записываешь его в серийные убийцы. Софи, нельзя всю жизнь прожить в страхе.

Я снова поглядела на Марка.

– Он не лишен привлекательности… но в чем фишка-то?

Лу вздохнула:

– Вот об этом-то я тебе и толкую. Фишка попадается необязательно всегда, Софи. Множество мужчин – просто хорошие и веселые. Тебе, к сожалению, такие еще не встречались. – Зазвонил телефон, Лу взглянула на него и тихонько охнула: – Рич забыл, что́ я велела дать детям на обед. Проку от него вообще никакого. Слушай, я серьезно: если ты не отправишься на ужин с Марком, то пойду я.

Вот только, разумеется, к ней он не вернулся.

Рано утром Марк появился у моего порога после массированной бомбежки Клодин на тему «Хочу, чтобы ты вернулся».

Совершенно сбитая с толку, я стояла в дверях в одной пижаме и таращилась на него – отчасти потому, что еще и онемела от ужаса при мысли, что Марк впервые видел меня без макияжа.

– Я всю ночь не спал и много чего передумал. Я не хочу терять тебя, Софи, – начал он, не удосужившись поздороваться. – Ты права, у нас все только начинается, но мне вполне этого хватило, чтобы понять: ты мне нравишься. Очень нравишься. – Марк воздел глаза к небу и смущенно рассмеялся. – Господи, я говорю, как пятнадцатилетний юнец… Послушай, я очень люблю своих детей и остаюсь им хорошим отцом… – Его голос дрогнул. – Но это все потому, что я старался попасть туда, где перестал огорчаться из-за того, что моя жена сделала с нашей семьей, и перестал навязчиво думать о том, что я… мы… смогли бы сделать по-другому. Мне нет пути назад, ведь я обязан оберегать Изабель и Оливье, обеспечивать им стабильность и свое внимание, а лучший способ для меня этого достичь – не находиться рядом с Клодин. Слишком поздно. Я не хочу быть с ней, я хочу быть с тобой.

Такая искренность и откровенность меня потрясли. Моя система координат еще базировалась на девяти годах, прожитых с Джошем, который лишь однажды признался мне в любви, да и то по пьяни. На людях он называл меня «дружище». Лу объяснила, что Джош – эмоционально зажатый тип. Я об этом даже не подумала. Просто отступила в сторону и улыбнулась Марку трясущимися губами:

– Лучше зайди в дом.

Сожалею ли я о том решении? Нет. Если бы Клодин не существовала, я уверена, что у нас не возникло бы никаких проблем. Однако она существовала, и их брак разрушился не из-за того, что Клодин с кем-то спала, а потому, что появилась я. С того самого момента, когда Клодин осознала, что Марк все-таки не позволит мне выйти из игры, она из кожи вон лезла, чтобы постараться убедить его, что именно они созданы друг для друга, и он в итоге в этом сам убедится. Попытки предпринимались иногда на трезвую голову, порой на очень нетрезвую, временами в слезах, зачастую – с криками.

Типичный телефонный звонок состоял всегда из того, что она распаляется так, что я слышу ее с другого конца комнаты, а Марк повторяет фразы вроде «Я этого делать не собираюсь» или «Этого не произойдет». Клодин упрашивает и умоляет, затем злится и впадает в депрессию. Поразительно, сколько всего можно узнать из разговора, который понимаешь меньше чем наполовину, лишь по интонации.

Как только Марк сообщил ей, что хочет познакомить со мной детей, Клодин отбросила всякие церемонии. Она «потеряла» их паспорта. Это подразумевало, что Марку пришлось бросить все и по первому зову мчаться в Париж. В другой раз они «слишком плохо себя чувствовали», чтобы ехать в Англию, а когда у нее вышел весь запас отговорок, она заявила, что в очередной раз намеревается оспорить какой-то пункт в уже до последней степени затянувшемся бракоразводном процессе. Дело якобы касалось финансовых вопросов, но в действительности все затевалось оттого, что Клодин знала: пока они с Марком официально остаются супругами, наши с ним отношения находятся в подвешенном состоянии. Не отрицаю, это стало для нас суровым испытанием, поскольку она нависала над моим счастьем, словно жуткая черная ворона.

Два месяца назад мы на некоторое время расставались – я нервно ерзаю на сиденье, переключая скорость, чтобы повернуть за угол, и решительно не желаю думать об этом, – но нам как-то удалось это пережить. Я считала, что Клодин взовьется до потолка, когда Марк сказал ей, что мы снова вместе и в довершение ко всему обручились, однако она как-то странно притихла.

– Возможно, Клодин наконец-то все поняла, – с надеждой произнес Марк. – Она должна осознать, что никогда не получит того, что желает. Думаю, существует реальный шанс, что Клодин сдастся и все-таки согласится на развод.

Но теперь-то я понимаю, что она лишь готовилась к этому. Клодин помнила, что завтра мне исполняется сорок лет. Мы спрашивали ее, смогут ли дети приехать на торжество, а она сказала «нет» – на выходные у них уже свои «планы», и у детей нет ни малейшего желания что-то там со мной праздновать.

– «Дети ненавидят Софи», – скептически процитировал ее Марк. – Она так и заявила.

– Да, – вздохнула я. – Сильно сказано.

– Эй! Ничего такого нет. – Марк притянул меня к себе. – Ты же знаешь, что дети не такие – просто Клодин стерва. Я еще раз с ней поговорю, когда она успокоится.

Вот только этого, кажется, никогда не случится. Клодин способна лишь на крайние меры. Эта женщина, которую я никогда не видела, похоже, полна решимости наказать меня за что-то, чего я не совершала. Я не разбивала ей жизнь – она сама ее себе разбила. Как бы ни был печален результат, что муж к ней не вернется, ее настолько сильно продолжают грызть ревность и ненависть, что единственным желанием стало причинить мне боль.

Я вспоминаю того человека в моей спальне, который касался моих волос и шепотом угрожал, и меня начинает трясти. Хочется побыстрее доехать до сестры и убедиться, что с ней все хорошо, – незнакомец сказал, что сначала отправится туда. Я просто не могу поверить, что даже Клодин могла решиться на подобный безумный шаг. Я с ужасом бросаю взгляд на конверт, теперь болтающийся в небольшом углублении для ног.

До настоящего момента Клодин ни разу не пыталась связаться со мной напрямую. Что она может мне такого сказать, что способна высказать лишь в присутствии самых горячо любимых мной людей?

Я названиваю в квартиру Алисы, прижав большой палец к кнопке звонка, пока, слава богу, с хрипом и треском не откликается замызганный пластиковый домофон.

– Да уходите вы, прошу вас, – раздается усталый голос моей сестры. – В последний раз говорю вам, чтобы звонили в квартиру на первом этаже, понятно?

– Алиса, это я!

– Софи?

Щелкает дверной замок, и я пробираюсь внутрь мимо валяющейся на полу кучки рекламных листовок меню из пиццерии, стараясь не завалить велосипед, который оставили в холле. Ступеньки в доме викторианской постройки немилосердно скрипят, пока я пытаюсь тихонько подняться по лестнице, хотя из-под двери квартиры четы, что живет прямо под Алисой, пробивается свет и звучит негромкая музыка. Смотрю на часы – двадцать минут четвертого ночи. Чудной распорядок жизни других людей кажется сюрреалистичным и еще сильнее действует мне на нервы.