в момент, когда им насквозь пробивают сердце, лёгкие, кости, печень и много чего ещё не передать словами, а раз анатомия у тебя отличается от людской, то ты даже в самом страшном сне не представишь.

Далёкие крики стали очень хорошо слышны.

— Чьи это вопли? — задал вопрос Бакля.

— Это наши звёздочки: маньяки, серийные убийцы, люди с очень грязной совестью, а ещё самые суровые тираны, деспоты и палачи многих сотен тысяч и даже миллионов людей. Помимо них там есть очень интересные кадры, но тебе, неучу, не понять весь их вес.

— То есть там главные отморозки?

— Вкратце да.

— И ты меня ведёшь к ним?

— Угадал. Будем тебе давать уроки истории.

— А после этого ты меня отпустишь?

— Да-да, конечно отпущу.

«Будь я на его месте, я бы мне не верил. Вот же ж дурень,» — снова оценил поведение Жана однорогий.

Впереди у них ещё долгий путь мимо страданий и мучений миллиардов людских душ, а в конце будет встреча с теми, чьё существование здесь выглядит наиболее жалко. Разговор с ними стоит провести, особенно с одной очень интересной личностью.

— И чему же они меня научат?

— А научат они тебя как подняться на вершины там, на земле. После них ты станешь совсем другим баклажаном. И, по-моему, тебе ещё надо будет подобрать какую-нибудь одежду.

— А это зачем?

— Как зачем? Я хожу в штанах, люди наверху тоже в одежде, а учитывая, что на вид-то ты страхолюдина, тебе ходить голышом крайне нежелательно.

Бакля задумался:

— Значит, если я оденусь, то смогу стать богатым?

— Правильно понимаешь, — ответил чёрт, а сам задумался:

«Не с пустого в конце концов места он взял свою идею о деньгах. Кто-то наверху успел возле неокрепшего психически овоща поговорить о них, баклажан запомнил и… А что он будет с ними делать? На что они ему? Или это я что-то с заклинанием напутал, и вместо ускорения мозговой, или что у него вместо мозга, активности привил ему ещё и чужие идеи?»

— Кстати, а почему ты хочешь стать богатым? — задал он свой вопрос.

— Ну, все хотят стать богатыми, — похоже, не понимая сути вопроса чёрта, ответил Бакля.

— У богатых людей много денег. Зачем тебе много денег?

В этот момент Жан завис. Он долго шёл молча, а после выдал гениальную фразу:

— Я смогу купить океан и пить столько, сколько захочу.

Таким баклажном Жан Бакля спустился на дно Преисподней.

Дела живых

— Снова не то, — отчитался Станислав об очередном эксперименте. Они с Алмазом очень не любили говорить это Шнюку, так что ходили к нему строго по очереди. Это уже давно было неотъемлемой частью их работы, но после гибели Бакля неудачи были непонятны, ведь что сложного — взять ту же формулу, что вкололи баклажану, однако это почему-то не работало. Овощи больше не хотели меняться так, как задумывалось. Даже на точно такие же баклажаны сыворотка не действовала.

— Что будете делать дальше? — по голосу было ясно, что Шнюк подавлен. После пожара он в ярости вышвырнул Криворучку, предварительно запугав его на случай если тот решит проболтаться об опытах в лаборатории.

— Попробуем вколоть это средство в кабачки, повысить количество серы и применить на баклажанах.

— Ладно, идите.

Людей у Шнюка была мало. Многих из них изничтожили овощи, кто-то испугался и сбежал подальше от всего этого. Криворучку подсунул его давнишний товарищ, заявив что тот умеет держать язык за зубами. Да и кто ему поверит, если тот скажет, что видел овоща гуманоида?

Помимо Станислава Кузмиченко и Алмаза Хруллина в запасе было людей шесть. Григорий Шнюк всем им доверяет, они уже успели показать себя с хорошей стороны и ни разу не подводили, но на работу с овощами они как-то не подходили, не тот у них профиль.

* * *

В одном чёрном-чёрном городе, на чёрной-чёрной улице шёл чёрный-чёрный человек. Он вошёл в один пустой чёрный-чёрный бар и сделал заказ:

— Воды мне!

Бармен взглянул на единственного посетителя: серая куртка, вернее даже не куртка, а пальто, а может и пиджак. Он не знал, как точно называется эта одежда, но где-то она точно мелькала. Где-то по телевизору, на каких-то чёрно-белых записях. Только кто носил это?

На голове фуражка, похожая на ту, что у военных. Очень знакомый образ.

— Холодную? — уточнил бармен.

— Любую!

Налив воды, он подошёл к клиенту. Это был кошмар…

Сначала этого было не видно, потому что клиент стоял в тёмном углу и скрывал лицо, но теперь-то…

— Дай сюда! — крикнул посетитель и схватил стакан рукой в перчатке, а после его осушения восторженно выдал фразу на ломанном немецком: — Wie lecker1!

Кожа посетителя была тёмно-фиолетовой, губ не было, зубов тоже, но верх и низ рта был шипастым, носа не было, ноздрин тоже, а глаза горели жёлтым. Плюс на головном уборе изображена птица.

— Also, wo bin ich2? — задумчиво протянул фиолетовый человек. — Что это за город?

— Это Саратов, — ответил испуганный бармен.

— Мне это не о чём не говорит, — он достал из кармана какую-то карту и принялся внимательно её изучать. — А нет, ещё как говорит. Danke schön3.

И страшный гость пошёл прочь. На спине на одежде были две небольшие дырочки, но бармен этого не видел: он вдруг вспомнил, кого ему напоминает одежда нерасплатившегося посетителя — клиент похож на тех высокопоставленных немецких нацистов сороковых годов прошлого века.

* * *

В лаборатории, уже полностью функционирующей после того пожара, состоялся интересный разговор:

— Вы слышали про неуловимого нациста? — задал Григорий Шнюк вопрос Станиславу и Алмазу.

— Что-то мелькало в новостях, — ответили они.

— И что вы про него можете сказать? Что вам известно?

— Что он есть, — ответил Алмаз.

— Вам совсем неинтересно?

— Мы просто много работаем, некогда читать про такое.

— Хорош врать, ваши предшественники пахали больше и не жаловались! Что вы делаете в свободное время?!

— Мы играем в видеоигры, — ответил Станислав. — Я ещё книги пишу.

— А я занимаюсь спортом, катаюсь на велосипеде.

— То есть вы и правда не знаете, кто такой этот нацист, — подытожил Шнюк.

— Да.

— Что же… Вот что говорят свидетели: он носит нацисткую одежду, на ней разве что свастикой на руке не хватает, но орёл точно есть.

— То есть орёл, который её держит есть, а самого символа нет?

— Что-то в таком духе. А теперь интересное: как говорят те самые свидетели, кожа нациста имеет фиолетовый цвет, — Шнюк, прищурив глаза, быстро переводил взгляд с лица одного учёного на другого,