Лена Рожкова вышла нас встречать. Она тоже упаковалась в цветастый халатик, только не такой, как у Наташи, застегнутый на пуговицы, а в запашной, туго перетянутый поясом. Девушка ласково улыбнулась мне и отобрала бутылку с тоником.

– Прошу к столу! Сегодня мы будем праздновать… – начала Лена, тут же напуская таинственности: – Ну-у… Наташка в курсе, а тебе я потом скажу.

– Заинтригован, – сказал я, проходя в комнату.

Девчонки особо не мудрили, да и средств на кулинарные изыски у них точно не было. Так, сварганили шарлотку да нарезали колбаски, сырку, даже на ветчинку разорились. И еще баночку корнишонов откупорили.

– Чем богаты! – пропела Наташа, торжественно выставляя на стол ополовиненный сосуд с цветастой наклейкой «Cinzano». – Твой ход, Миша.

Я кивнул и разлил розовый вермут по рюмкам – все три представляли разные сервизы.

– Вот в наше время… – проговорил, подражая аксакалам, оккупирующим лавочку у подъезда. – В восемьдесят втором я такую бутылку случайно купил – ресторан торговал навынос.

– И почем? – заинтересованно спросила Лена.

– Девять рублей за литровую.

– Ты скучаешь по тем временам?

Я пристально посмотрел на Рожкову. Мне почудилось, что девушка задала свой вопрос не в порядке застольного трёпа. Она даже немного нервничала.

– Скучаю?.. – пробормотал, раздумывая, и решил говорить, как есть. – Дело не в ностальгии, Леночка. Понимаешь, я родился и вырос в великой стране, и когда всякие лишенцы развалили ее, я будто стал эмигрантом против своей воли. Российская Федерация – это сильно обгрызенный Советский Союз, в котором почти не осталось ничего советского. У меня отняли очень и очень многое – красный пионерский галстук и комсомольский значок, Ленинград и Калинин, обращение «товарищ» и уставную фразу «Служу Советскому Союзу!», милицию и КГБ… Да что толку перечислять? Мне стало очень неуютно, некомфортно, когда СССР распался, и такое состояние держится во мне до сих пор. Я не успокоюсь, пока эта страна снова не станет Союзом – Российским или Евразийским, не суть важно.

– А я читала, что в СССР был тотальный дефицит, – осторожно сказала Наташа, – и что не разрешалось просто, вот так вот, взять и выехать за границу…

– Верно, – кивком согласился я. – Как правда и то, что Советскому Союзу изо всех сил мешали расти, все время вели войну против нас, да и внутри СССР хватало вражья, начиная с пленумов ЦК КПСС и кончая посиделками творческой интеллигенции. Слишком много было наделано глупостей, допущено ошибок… Вместо того чтобы реально развивать строй, увлекались софистикой – то у нас «развиты́й» был социализм, то «развитóй». Ой, да ну их всех!

– А давайте выпьем за СССР! – предложила Лена внезапно.

– Не чокаясь? – криво усмехнулся я.

– Чокаясь, чокаясь! Наливай.

Я плеснул в рюмки тоник, щедро разбавив вино.

– Ну, поехали! – произнес универсальный тост.

Рюмки клацнули, озвучивая единодушие. Хорошо пошло!

Так мы втроем и уговорили бутылочку. Девушки разрумянились, глазищи заблестели, да и я ощутил легкий налет хмеля. Было приятно вдвойне – влечение ведь тоже не оставляло меня. Первый раз за столько лет оказаться в компании двух студенток, спортсменок и пусть не комсомолок, но красоток – тут кому угодно голову закружит!

Мы болтали обо всем и ни о чем, живя ощущениями, как во всякой молодежной компании, а пока грелся старый, чуток мятый чайник, Рожкова объявила танцы.

– Я сама, я сама! – заспешила Наташа и осторожно, держась пальчиками за края, вынула из конверта грампластинку.

Торжественно водрузила «винил» на вертушку, бережно опустила звукосниматель…

Легчайшее шипение с потрескиванием донеслось из динамиков, а потом сочно, чувственно зазвучал саксофон, выдувая нечто плавное и завораживающее.

Я не сразу заметил, как рядом оказалась Лена, как приблизилась, властно вторгаясь в мое личное пространство.

Наверное, «Чинзано» дурно влиял на хваленую память – не помню, хоть тресни, кто из нас осмелился на первый шаг, на первое движение. Девушка положила мне ладони на плечи или я своими пятернями сжал ее узенькую талию? Да и какая разница?

Вся та система укреплений, что я старательно выстраивал вокруг себя, крепя оборону против ближних, рушилась, рассыпалась, уносилась сквознячком в форточку. Комната кружилась вокруг нас, а я смотрел в Леночкины глаза и чувствовал, как под моими руками изгибается тонкий стан.

Рожкова то хлопала на меня ресницами, то опускала веки. Именно в эти моменты я жадно рассматривал девичье лицо – лоб, который пока что трудновато наморщить, маленький прямой нос, полные губы, аккуратные ушки. Любая гримаска у Лены выходила изящной, а смех можно было записывать на диск и продавать: слушаешь – и тонус поднимается.

В эти приятные мгновенья я очень четко ощущал девушку. Не всегда это у меня получалось, но порой я верно улавливал психосущность человека – узнавал его характер, склонности, настрой. Наверное, это умение как-то пересекалось с моим целительством – я же не вижу «пациента» насквозь, не просвечиваю его как рентгеном. Просто ощущаю в чужом нутре какую-то неправильность. Накладываю руки – и сразу понятно делается, что там не в порядке.

Так и с душой человечьей. Хоть и редко, но мне удавалось поставить точный диагноз: жадность, черствость, себялюбие.

А вот мои нечаянные подружки оказались совершенно здоровы. Обе испытывали ко мне не только благодарность, но и симпатию. Может, даже нечто большее, чем приязнь, но тут я талантливо увиливал от желанных предположений…

Правда, в Рожковой чувствовались тревога и печаль. А потом я ощутил в девушке позыв к раскаянью.

– Тебя что-то беспокоит. – Я легонько притянул Лену к себе. – Что? Ты боишься Грицая? Не надо его бояться. Если до него еще не дошло, я проведу с ним воспитательную работу!

Девушка вздохнула, словно испытывая затруднение.

– Я не боюсь. Просто…

– Расскажи ему, – подала голос Наташа. Она сидела на стуле и развлекалась тем, что болтала ногами, стараясь удержать шлепанцы на кончиках пальцев.

– Боюсь…

– Чистосердечное признание облегчит твою вину, – бодро пошутил я.

– В общем… – промямлила Рожкова, рассеянно поглаживая мои плечи. – Понимаешь…

– Мы из будущего! – решительно заявила Томина, поджимая ноги. – Обе! Нас специально заслали в это время, чтобы встретиться с тобой.

– Со мной? – Я откровенно «туплю». Такое впечатление, что мой солидный Ай-Кью полностью обнулился.

– Наш институт долго искал такого, как ты, – попыталась объяснить Лена.

– Какого – такого? – я продолжаю «плыть», как боксер после хорошего нокдауна.

– Целителя! – раскинула руки Томина. Верхняя пуговка у нее расстегнулась, открывая ложбинку между грудей. – Чтобы ты смог отправиться в 1974 год, войти в доверие к членам ЦК КПСС – они ж там все старые и больные! – и как-то воздействовать на них, побуждать, подталкивать к правильному выбору! Сам знаешь, у пациента возникают особые отношения с врачом, когда происходит исцеление, а вместо болей и недомоганий ощущаешь здоровье. Советская эпоха – самая великая в истории России, и ей нельзя было кончаться! Ну никак!