хмуро спросил Иннокентий Петрович. — Продать акции Верхнезеленки Топоренко? И этому шустрому парнишке, его гению? Ты хоть соображаешь, что несешь?

— Вполне, Иннокентий Петрович, — спокойно ответил Пронин. — Топоренко и его финансово-промышленная группа «Константа» сейчас многое могут. Обрушат акции Верхнезеленки, скупят контрольный пакет по дешевке, и мы останемся с носом.

— Не скупят, — уверенно сказал Бахов. — Я свои двадцать восемь процентов не отдам, и Барышник свои двадцать три — тоже. Топоренко блефует. Он только почву прощупывает, это я понял из нашего разговора. Подумай, как его отвадить, кого подключить к этому вопросу.

— Зачем? Вы в курсе, что готовится постановление об изменении банковской структуры. У кого уставной фонд меньше миллиона евро — лишат лицензии. У нас — меньше. К кому пристроиться? У Барышника тоже меньше, сливаться с ним в полном экстазе опасно. А Топоренко не только предлагает продать акции по выгодной цене, но и союз с «Константой», увеличение уставного фонда и, следовательно, продление лицензии банка.

— Как структуры «Константы»?! Мне это не нужно! Еще посмотрим, будет ли принят этот закон.

— Будет, Иннокентий Петрович, — со вздохом сказал Пронин. — К тому же, Топоренко может обидеться и предложить руку и сердце Барышнику.

Бахов понимал это, но терпеть не мог, когда кто-то со стороны диктует ему условия, даже и выгодные.

Верхнезеленский горно-обогатительный комбинат приносил немалую выгоду «Виктории». В первой половине девяностых, в период «дикой приватизации», Бахов понял, что выгодно делать «портфельные инвестиции», то есть вкладывать деньги и ваучеры обманутых россиян в предприятия. Покупалось все, что можно было купить, а затем акции ненужных предприятий продавались, все же с выгодой, а нужных — прикупались. Скажем, в период кризиса 98-го года в Верхнезеленске сидел человек Бахова и предлагал работникам комбината в среднем десять долларов за двадцатидолларовую акцию (а на самом деле она стоила все пятьдесят). И люди продавали — а что делать, если зарплату задерживают? У кого-то ребенок болеет, у кого-то рождается, свадьбы, похороны, семейные праздники, учеба детей — все требовало денег. Вот и несли свои акции человечку, который имел свой доллар с каждой. Поначалу соперничали с Барышником, а потом договорились. И в результате получили контрольный пакет. Назначили своих людей в руководство комбината и стали считать прибыль. И даже вкладывать деньги в реконструкцию производства, то есть с каждого миллиона личной прибыли в год отстегивали половину на замену оборудования, на садики и санатории. Почему бы и нет? Совсем ничего или мало давать — бунтовать станут. А так — вам половина и мне половина, и все довольны.

Очень не хотелось Бахову расставаться с Верхнезеленкой, как они между собой именовали комбинат. И хотя деньги предлагались немалые, не хотелось. Что такое деньги? В наших банках — ничего, в зарубежных — кое-что, но счета всегда могут быть вычислены компетентными службами и арестованы по запросу Генпрокуратуры. А если они вне ее досягаемости, так достанут тебя самого… принесешь на блюдечке с голубой каемочкой….. Но и в словах Пронина была своя правда. Откажешься — и банка не будет, и Верхнезеленку отнимут, козлы!

— Подумай, Илья. Я сказал этому прощелыге Топоренко, мне нужен месяц для принятия решения. Он сказал, что подождет. Так вот, у тебя есть месяц, чтобы найти противодействие, понял?

— Понял, — сказал Пронин, поднимаясь с кресла.

Однако по выражению его лица нетрудно было к догадаться, что он уже все решил.

— Илья, я не шучу, — зловещим шепотом сказал К Бахов. — Не справишься — пеняй на себя.

— Понял, Иннокентий Петрович! — более старательно отрапортовал Пронин.

— Черт, а где Миша? Почему его до сих пор нет?! — заорал Бахов, стукая кулаком по столу.

— Я могу идти? — спросил Пронин.

— Иди.

После ухода Пронина Бахов прикрыл глаза и долею пытался понять, стоит или не стоит сливаться с «Константой». Оно, конечно, выгодно, но они ж [там — совсем другие люди. Бандиты самые настоявшие. Этот Максим Топоренко… Под сорок ему, наглый, самоуверенный битюг! Есть у него совсем павиан, главный мозг компании. Может, и не гений, но всегда на ход опережает конкурентов. Другое покорение, другие понятия. Работать с этими людьми будет ох как непросто.

Иннокентий Петрович болезненно поморщился и ткнул пальцем в белую кнопку селектора.

— Дарья, где Миша, черт побери? Давно должен был вернуться, а его все нет!

— Возвращается, Иннокентий Петрович. Через двадцать минут будет. Звонил, просил предупредить вас, что задержался с Оксаной. Вы же сами приказали ему…

— Понял, спасибо, Даша, — сказал Бахов.

И снова задумался. Теперь он жалел о том, что женился на этой красивой вертихвостке. Можно было купить ей однокомнатную квартиру и навещать когда нужно. Но в другие дни ее бы навещали… другие, такая красавица не останется без внимания. С этим Бахов никак не мог смириться, потому и предложил Оксане руку и сердце. Что поделаешь — любовь… Он готов был бросить к ее роскошным ногам все свое состояние, но она не требовала этого, а чуть позже понял — и хорошо! Если бы бросил — она бы за месяц растранжирила его.

Ох уж эта Оксана! Не женщина, а наваждение. Правда, в последнее время Бахов стал задумываться о своей роли в новой семье, она ему не нравилась, и расходы Оксаны были ограничены. Для девяноста процентов россиян такие ограничения казались бы сказочным богатством. Но не для Оксаны. Она протестовала, а он упрямо стоял на своем, но никто из них не хотел идти на крайности. Потому как непонятно, а что там, за краем обеспеченной жизни и любви красавицы? Может, более обеспеченная жизнь и более красивая женщина, а может, и нет. Бахов не мог себе представить более красивой женщины, а Оксана, похоже, не видела в ближайшем окружении более состоятельного мужчину. Так они и жили. Спали вместе, но детей не было.

Бахов тяжело вздохнул, подошел к бару, плеснул в рюмку виски, не разбавляя, выпил. Огляделся и В снова вздохнул. Вспомнил, что за последние три года у него, конечно, были другие женщины — в сауне или на даче влиятельного чиновника — как откажешься? Несолидно будет. Но их не хотелось. Эта чертова Оксана прямо-таки с ума сводит!

В квартире Бондаревых за столом царило непринужденное веселье. Пили коньяк, закусывали то осетриной, то нарезкой шейки и карбонада, слабосоленой норвежской семгой, потом тортом, а потом снова осетриной.

— Ну прямо как домой пришла! — восторгалась Оксана. — Как у вас хорошо! Вот дура, все не решалась позвонить… Думала, Танька скажет «фи» она же у нас принципиальная такая!

— Почему я должна сказать «фи»? — недоумевала Таня. —