3

Я поверила ему только через год. За все это время меня потрогал лишь лекарь, к тому же женщина, когда, как и было обещано, мне сводили шрамы с плеча и предплечья.

После того, как мы прибыли в поместье — огромное, с настоящим садом и прудом в нем, — я постоянно ожидала подвоха. Все казалось мне подозрительным: и то, что мне выделили собственную комнату с картинами и расшитым шелком покрывалом на кровати. И то, что меня не заставляли работать, а только учили. Может, господин Эттрейо поселил меня одну, а не со служанками, чтобы ему было проще ко мне приходить? Да и где это видано, чтобы выкупленный за деньги невольник не драил котлы на кухне, отрабатывая свою стоимость?

Ложась вечером спать, я опасалась, что меня разбудит неожиданный визит господина Эттрейо. Когда мне доставляли новую одежду, я боялась ее носить, потому что мне казалось, что мне придется расплачиваться за нее собой. Даже за столом я старалась есть поменьше — потому что думала, что, может, я для него еще маловата, и он ждет, когда я подрасту. Поэтому нужно есть поменьше и расти помедленнее.

Вскоре, однако, мою хитрость раскрыли, и мужчина пригрозил, что если я не буду нормально есть, он прикажет закрыть меня в комнате и кормить, пока не потолстею. Эта угроза возымела действие, но, скорее, мне стало невыносимо страшно, что он догадается, какие темные мысли на самом деле бродят в моей голове, и в чем я его подозреваю. Я же тогда просто сгорю на месте от стыда… Лучше буду питаться нормально.

К тому же, меня несколько успокаивало присутствие в поместье Эттрейо госпожи Илман — редкой, экзотичной красавицы с длинными темными волосами и ярко-синими глазами. Она проживала тут на положении гостьи, но даже мне было понятно, что она, как бы это сказать… возлюбленная лорда Эттрейо. Пока она тут, разве он позарится на тощую неуклюжую девчонку? Которая, к тому же, разгуливает в мужской одежде. Поэтому, хотя госпожа Илмон и сразу меня невзлюбила, я лично была рада, что она, так сказать, спасает меня от ненужного внимания.

Единственное, что теперь действительно меня тревожило — это полное непонимание, зачем я нужна лорду Эттрейо. Если он не собирается затаскивать свое «приобретение» в постель, то зачем он вообще купил меня? Благотворительность? Что-то слабо верится. Тем не менее, именно на благотворительность это и походило.

Весь первый год специально приглашенные учителя обучали меня письму, счету, литературе и даже владению мечом. Впрочем, последнее у меня получалось плоховато. Сам же господин Эттрейо учил меня успокаивать ум и контролировать свои способности. Как он объяснил, это — необходимый этап перед изучением магии.

И да, я все так же продолжала носить мужскую одежду и притворяться парнем. На мои осторожные вопросы, как конкретно я смогу помочь роду Эттрейо, будучи мальчиком, господин Эттрейо отвечал уклончиво, а потом и вовсе запретил спрашивать.

Впрочем, у меня были свои догадки. Если я получала настоящее мужское образование, то, возможно, лорд Эттрейо собирается устроить меня на государственную службу? Чтобы там я прославила род. «Наверное, через пару лет мне действительно станет все понятно», — успокаивала я саму себя.

Все это время я наблюдала за господином Эттрейо, пытаясь разгадать его мотивы. Я видела, как он разговаривает с людьми, с каким уважением они к нему относятся, и, наоборот, не видела от него ни злого поступка, ни гневного слова. Под конец года я вдруг поняла, что он — действительно хороший человек. Во время второго года в его поместье я уже перестала подпрыгивать, когда он заходил в комнату, и напрягаться, если мужчина подходил близко. А под конец третьего я уже была готова расшибиться в лепешку, только чтобы порадовать его.

Даже то, что лорд Эттрейо — настоящий дракон, меня больше не пугало. За три года жизни в поместье он не употребил на ужин ни одного младенца. Да и следов черной магии я нигде не обнаружила. Наверное, все рассказы о коварстве и безжалостности драконов — придумки. Как и те, что ходили в драконьей империи насчет фениксов: что мы сжигаем людей живьем и пируем на их останках.

Кроме этого, я смотрела не только на действия лорда Эттрейо, но и на то, чему он обучал меня. Мужчина вбивал мне в голову сочинения мудрецов и философов и повторял, что благородный человек должен быть добродетельным и честным.

— Величайшая честь, которой человек может удостоиться, — сказал мужчина однажды утром, когда я под его руководством разбирала главу в «Сочинении о смысле жизни», — это служение стране и императору.

Мы сидели в его кабинете. Утреннее солнце квадратами падало из окон, и лицо мужчины, как обычно, строгое и замкнутое, в его лучах выглядело особенно благородно. Я украдкой вздохнула. Разве человек, то есть, дракон, который верил в такие высокие идеалы, может быть извращенцем, каким я посчитала его при первой встрече?

Мне вдруг стало невыносимо стыдно за свое поведение в первые месяцы. Подумать только, я решила, что он привез меня сюда, чтобы надругаться! Над несовершеннолетним подростком, каким я тогда была. Такой благородный человек, как господин Эттрейо, ни за что бы не сделал чего-то такого, и подобные мысли лишь указывают на мою испорченность. Впрочем, светлый облик мужчины они нисколько не замарали, и я продолжала украдкой любоваться его высокой фигурой, когда он не смотрел на меня.

Иногда я даже пробиралась в сад и наблюдала за его тренировками с мечом. Чтобы повысить свой уровень, как мечника, конечно же. Совсем не потому, что дракон тренировался в тонком льняном одеянии, при каждом движении обрисовывающем четкую линию плеч, узкую талию и бедра и крепкие мышцы спины.

В один из таких вечеров меня поразила ужасная мысль. Я, прислонившись к толстому стволу платана, читала книгу и изредка бросала долгие взгляды на мужчину на тренировочной площадке. Свист меча, легкий шорох белых камешков, которыми была усыпана площадка. Тут господин Эттрейо повернулся, и закатные лучи упали на его лицо, высветив удлиненные к вискам глаза и четко очерченные губы.

Мое сердце вдруг на миг замерло, а потом понеслось вскачь. А что бы я почувствовала, если бы он вдруг поцеловал меня? Замерев, я невидяще уставилась перед собой. Лицо мужчины было серьезно и сосредоточенно. В моем воображении он вдруг бросил меч, и, подойдя, одним рывком поднял меня на ноги.

— Сиэль, — сказал он, наклоняясь ко мне, и его проникновенный голос